Такие случаи часто рассматривались в суде. Люди приносили глиняные футляры, вскрывали их, и становилось ясно, что обвиняемый в подлоге мошенник действительно внес изменения в договор. Тогда мудрые советники царя выносили справедливый приговор. Признаюсь, я никогда не покидал зал суда вслед за осужденным, ибо зрелище казни меня не привлекало. Как ты справедливо заметил, я вырос в окружении прекрасного.

На улицах Вавилона мне не довелось встретить ни одного голодного человека. Не видел я и рабов. В этом городе не было отчаявшихся и униженных. О том, чтобы жить в Вавилоне, мечтал каждый, ибо там, под защитой царя, счастье приходило ко всем.

Однако вернусь к твоему вопросу. Посетить храм и остаться в нем мог кто угодно. Равно как любой мог свободно передвигаться по городу. Прогуливаясь в своих украшенных драгоценными камнями сандалиях, я запросто входил в любой храм, будь то святилище Набу, Иштар или других богов, привезенных из дальних земель.

А привозили их нередко. Кир, царь персов, победоносно шел вперед, один за другим захватывая греческие города вдоль побережья, и перепуганные жрецы со всех концов Вавилонии отправляли своих богов к нам, дабы мы сохранили их и защитили от врагов. Нам приходилось срочно искать достойные места для священных гостей и размещать вновь прибывших богов в сияющих приделах храмов или небольших святилищах.

Страх, что с богами может что-то случиться, если они попадут в руки врага, имел под собой основание. Мардука, например, украли и увезли в другой город, где бог двести лет томился в плену, прежде чем его освободили и вернули в Вавилон — к великой радости жителей города. Это случилось задолго до моего рождения.

— Он когда-нибудь рассказывал тебе о своем похищении? — спросил я.

— Нет, — покачал головой Азриэль. — Впрочем, я не спрашивал. Мы еще успеем поговорить об этом…

Как я уже сказал, мне нравилось бродить по храму, передавать записки священникам… Я стоял возле стола, за которым обедал Валтасар, и подружился со многими придворными, точнее, практически со всеми: с евнухами, рабами, прислуживавшими в храме, пажами и несколькими храмовыми блудницами — очень, как ты догадываешься, красивыми женщинами.

Что бы я ни делал, какую бы работу ни выполнял в храме или во дворце, я во всем следовал обычаям и традициям Вавилона. Правители его твердо придерживались правила: богатым беженцам вроде нас следовало не только способствовать развитию искусств и ремесел в стране, но и воспитывать детей по законам Вавилона. Куда бы ни занесла нас судьба впоследствии, обратно в родные края или в самые отдаленные земли, мы должны были всегда и везде оставаться истинными вавилонянами, образованными и преданными слугами царя.

При царском дворе было великое множество евреев. Тем не менее наша с отцом работа в храме приводила дядюшек в ярость. В ответ на упреки мы лишь пожимали плечами и пытались объяснить, что не поклоняемся Мардуку, не едим вместе с вавилонянами и не принимаем ту пищу, которая позволена лишь богам. Должен сказать, большинство соотечественников разделяло наши чувства и взгляды.

Позволь мне добавить несколько слов о пище. Этот вопрос по-прежнему очень важен для евреев. Нам и сейчас нельзя есть вместе с варварами. Запрещалось это и в далекие времена, так же как непозволительно было прикасаться к тем продуктам, что обычно подносили в дар идолам.

Как все ортодоксальные евреи, мы садились за стол только с сородичами и перед тем всегда тщательно мыли руки, сопровождая мытье ритуальной молитвой. Это был далеко не единственный обычай, который мы соблюдали из любви к Яхве, Господу Воинств, Господу нашему Саваофу.

Несмотря на все блага Вавилона, мы мечтали вернуться на родную землю богатыми людьми. А для этого следовало быть сильными. Испокон веков евреи стремились к богатству и могуществу, дабы нация, рассеявшись по миру, не оказалась уничтоженной окончательно.

В комнате вновь повисла тишина. Азриэль склонился к огню и пошевелил дрова, как делают, когда хотят подумать и при этом чем-то себя занять. В таких случаях помешивание дров в очаге — самое подходящее занятие, особенно если человек в этот момент не пьет кофе, крепко зажав в руках чашку, как я.

— А ты выглядел тогда так же, как сейчас? — повторил я вопрос, истинный смысл которого сводился к утверждению: «Господь наградил тебя всеми достоинствами».

— Да. Я хотел быть безусым и гладколицым. Но, похоже, мне не везет. Я пришел сюда в истинном обличье, но до сих пор не знаю, кто позвал меня. Почему сейчас? Почему я вновь обрел тело? У меня нет ответа.

Когда меня призывали в прошлом, я выглядел так, как хотели того люди, и, поверь, иногда это было ужасно. Они не желали ждать, не желали знать, каков мой истинный облик, и, как правило, обращались ко мне примерно так: «Азриэль, Служитель Золотого праха, что я держу в руках, приди ко мне в сиянии пламени и уничтожь моих врагов! Обрати их в пепел!»

В общем, в момент смерти я выглядел точно так же, как сейчас, за исключением одной весьма характерной черты, обретенной перед тем, как меня убили. Но о ней я расскажу чуть позже.

— А почему ты назвал ошибкой свою откровенность с отцом? Почему не стоило говорить ему о Мардуке? Какое это имело значение? Что он сделал?

Азриэль покачал головой.

— Это самая тяжелая часть моего рассказа, Джонатан Бен Исаак. Мне трудно говорить. Никогда и ни с кем я не делился этой тайной. Неужели Бог ничего не забывает? Неужели Он навсегда закрыл мне путь на небеса?

— Азриэль, позволь мне как человеку старшему по возрасту, пусть и с младенческой душой, сказать тебе кое-что. Не будь столь уверен в силе небес. Не будь уверен в силе нашего Бога более, чем в силе Мардука.

— Означают ли твои слова, что ты веришь в одного и не веришь в другого?

— Они означают, что я хочу уменьшить твою боль, облегчить страдания. Хочу избавить тебя от чувства обреченности, от ощущения, будто тебе судьбой предначертано нечто ужасное и ты в ответе за то, что совершили другие.

— Как мудро с твоей стороны! И благородно. Ведь сам я еще во многом не разбираюсь.

— Понимаю. Но, если не возражаешь, давай вернемся в Вавилон. Можешь объяснить суть событий? Что пришлось сотворить твоему отцу?

— Мы с отцом дружили, и он не знал друга лучше, чем я. Но я своим ближайшим другом считал Мардука. Я был заводилой в наших с отцом увеселительных прогулках. Именно отец… только он один мог вынудить меня сделать то, что я сделал… то, что превратило меня в Служителя праха. Удивительно, как все сошлось…

Он вдруг заговорил шепотом и выглядел растерянным.

— Нужно тщательно подобрать и смешать ингредиенты, потому что снадобье не подействует без хотя бы одной из составляющих. Одни только жрецы не сумели бы заставить его сделать это. Царь персов Кир? Ему я доверял не более, чем любому другому тирану. Старый Набонид? Он посоветовал? Но он и сам полностью зависел от доброй воли Кира и собственной хитрости. В Персидской империи все строилось на хитрости. Впрочем, таковы, наверное, все империи.