Последний, самый младший из них, остановился и посмотрел на меня. В его взгляде читался вопрос, на который я не мог ответить. Поэтому молча положил руку ему на плечо и лёгким толчком отправил к остальным. Знаю, вы сделали всё, что могли, именно это хуже всего.

Огненный взгляд рыжего до костей прожигал мне кожу со спины.

Путь по лестнице растянулся на века. При каждом шаге с меня лепесток за лепестком облетала надежда.

Я рисую пылью на зеркале,

Сколько ещё я таких шагов смогу вынести?

Я рисую пылью на зеркале,

Да, на черном, на исковерканном,

Достаточно, чтобы не простоять у двери до скончания времён. Я переступил порог.

Я рисую пылью на зеркале,

Хотя бы для того, чтобы увидеть ещё раз её. Теперь мы с ней будем видеться часто, каждый раз, как я закрою глаза…

Я рисую пылью на зеркале,

Да, на черном, на исковерканном,

Закопчённом в пожарах прошлого,

Загребая нагар ладошками.

– Я здесь, – сказал я, стараясь скрыть за добротой голоса звериный вой.

– Куда ушли те солдаты? – в её голосе читалось лёгкое беспокойство.

– Они скоро вернутся.

Чистая правда, в конце концов, они всегда возвращаются.

– Ты чего такой грустный?

– А? Та нет, ничего, я всегда становлюсь грустный под вечер.

– М-м, – она с пониманием кивнула, – день заканчивается. И так не хочется его отпускать, да?

Я изо всех сил подавлял желание зажать себе рот.

– Вроде того, – наконец-то нашёлся я, – Как ты?

– Ничего! – весело улыбнулась она, – Солдаты дали мне клубничных жвачек. Вот только…

– Что?

– Странные они какие-то, – пожала плечами девочка, – неживые.

– М-м?

– Ну… – она задумалась, – … они словно нарисованные. И глаза у них… почти как у тебя сейчас. Не обижайся.

– Ничего, – ответил я, – Всё нормально.

Я подошёл и обнял девчушку за плечи, она тут же прильнула к бронежилету и закрыла глаза.

– Спой мне, – сказала она, – Пожалуйста.

– Я знаю мало песен, ты уж извини.

– Всё равно, – она улыбнулась, – Я очень соскучилась по музыке.

Из моих губ невпопад вылетали слова, а сам я всё сильнее и сильнее прижимал её к себе. Часы на руке заканчивали день, медленно, но верно отсекая минуты. Рука тихо открыла кнопку на кобуре…

Я рисую пылью на зеркале,

Да, на черном, на исковерканном,

Закопчённом в пожарах прошлого,

Загребая нагар ладошками.

Нарисую светлое будущее

Воду мутную взбаламутившее,

Нету краски, вот только, белой,

Не закрасить мне погорелое.

В воздухе витал запах клубники, из окна в спину били яркие лучи уходящего солнца. Я чувствовал каждое её движение, каждый стук её сердца, каждые её вздох. Она улыбалась и держала свою руку поверх моей, всё сильнее и сильнее сжимая мягкие пальчики. На груди стрекотала рация, но её заглушали слова песни. Только часы продолжали идти своим ходом. Тик. Так. Тик. Так. Тик. Так. Тик. Так.

Тик.

Астронавт

Бессонные ночи не любят, не ждут,

А ты ничего и не ждешь,

Тишина пустоты лишь музыки звук,

Которого стоимость – грош.

Ты мог бы стать астронавтом,

И улететь навсегда,

Но для засиживаний в квестах варкрафта

Мотивация не нужна.

Чувства хорошего нет, нет плохого —

Все поглощается тьмой,

Но разрывается адский холод

Внутренней пустотой.

И где-то в ней, преисполнившись вечностью,

Ты смотришь шизоидный фильм.

Иллюзион богатства, успешности,

Хотеть стать тупее решил.

Не мне говорить о проблемах морали,

Тому, кто сам есть закон.

В чертогах Вальгаллы оды слагали

О генерале, что чертовски хитер.

Забытое войско, покрытое пылью,

Холодная пустота.

И если не может быть светлого мира,

Пускай происходит война.

А вот и смена, молодцы, всегда бы так. За три недели, что я наблюдаю за этим чёртовым участком, ни разу не видел, чтобы часовые прибыли вовремя. Постоянно в разное время, постоянно с проблемами, их грузовик, грязный, как железная свинья, ломается чаще, чем это позволено законами мироздания. Но, после приезда какого-то важного чина из столицы, распорядок более-менее наладился. Что ж, иногда и начальство может быть полезным.

Беспорядок в одном – беспорядок во всём, вот почему я теперь ухожу. Не из-за политики, не из-за мыслей, просто потому что больше так не могу. Без пожитков, без разрешения, без документов, убираюсь отсюда куда подальше.

Кто сказал, что нужно соблюдать правила? Те, кто правят этим деградирующим уголком не соблюдают никаких, правил. Нет уж, за тридцать лет я уже уяснил, что те, кто живут, не преступая граней, в них же и перемалываются.

И никакого просвета, нигде нет, никакого поступка, только вечный страх и тошнотворный героизм. Там, на той стороне, я готов отдать всё, чтобы жить, если не в свободе, то хотя бы понимая, зачем. Только бы выбраться с этой.

Вот кто-то поставил ширму порядка на несколько дней, и у кого-то другого появился шанс. Никто не будет больше лично бегать и залатывать все дыры в гниющей лодке и надеяться, что не появится новых. Для меня же упустить одну из них – непростительно.

Сегодня ночью я пересеку границу.

Я убрал бинокль в футляр и развернулся на спину, спокойно выдохнул. Где-то в кронах деревьев играет уже зубастый ветер, а через молочное небо тянутся редкие облака. Сегодня не будет луны. Пёстрая осень щедро посыпает землю листвой, а птицы услужливо молчат, так что, при желании, можно за полмили услышать патруль. Вот только по ночам здесь бывает холодно.

И всё же мне нравится эта погода. Её томительная грусть и тоска, контраст цветов и ликованье лета. Да, города прокляты, дождливо и слякотно лето, безобразна в своей грязи зима, но мир вокруг них удивительный, широкий и утончённый одновременно.

Я рад, что наслаждаюсь им сейчас. Этот дивный мир тоскует по мне и печалится, ведь столько раз я совершал паломничество на его безграничные просторы. Возможно, на той стороне до меня будет долетать его прохладный сладостный шёпот. Плохо только то, что я один ценю его голос, один, и более никто.