– Нет, Роза работает здесь давно, она жила тут при Клементине и очень ценит свою работу и положение. Я плачу ей ровно столько же, сколько платила моя свекровь. К тому же Клементина оставила и ей кое-какие средства. И вообще, надо знать Розу – она не способна на такие глупости. В ее интересах, чтобы все оставалось так, как есть.

– Тоже понятно. Ну, тогда не знаю. А ты не пробовала каким-то образом проследить, не заходит ли кто-нибудь в этот дом, то есть на чердак?

– Я однажды пыталась, но потом так захотела спать! К тому же страшновато было сидеть на лестнице перед дверью, ведущей на чердак, и поджидать привидение.

– А со мной это будет в самый раз?

– Думаю, да. Ведь ты всегда была храброй девочкой. – И тут она улыбнулась. И улыбка, надо сказать, прямо-таки осветила ее лицо. И вновь у меня промелькнула мысль, что где-то это лицо я уже видела. И эту челку, и этот тонкий аккуратный носик, и высокие скулы. Может, все не так уж и плохо, и мы действительно где-то пересекались в детстве? Может, просто моя память не сохранила никаких воспоминаний о нашей дружбе, в то время как у Сони наши отношения оставили другие следы на всю жизнь? Но в одном она права – со мной действительно в детстве трудно было соскучиться. И, несмотря на мою внешнюю благопристойность и покорность, в голове моей роились самые разные фантазии… Я однажды сумела организовать детей и отправиться за город на шашлыки, к примеру. Правда, вместо мяса я принесла сосиски, которые мы поджаривали на углях. Да и срывание уроков не обходилось без моей инициативы…

И вдруг я услышала такое, от чего буквально покрылась мурашками:

– А помнишь, как мы с помощью твоей знакомой девчонки пробрались в музей, у нее мама там работала, кажется? И мы всю ночь танцевали, орали песни, рискуя быть услышанными кем-нибудь с улицы. Гуляли по темным залам и представляли себя принцессами. Помнишь, Ната?

Я смотрела на нее и ничего не понимала. Может, моя память играет со мной злую шутку? Да, побывать ночью в музее, причем в любом, я мечтала всегда. И одна моя подружка, Юлька, действительно предложила мне однажды провести ночь в музее, где работала не то ее мать, не то бабушка. Но у нас тогда так ничего и не получилось. Хотя мне часто снился какой-то фантастический музей с картинами на стенах, с навощенным паркетным полом, с экспонатами (старинными платьями, надетыми на безголовые черные манекены и упрятанные под стеклянные колпаки), не говоря уже о музее кукол.

– Да, помню, – вновь, уже в который раз, солгала я.

– Мы были в музее уникальных кукол. – Она смотрела на меня в упор. – Помнишь?

– Да. Кажется, помню. Хотя нет. Не помню. Я только хотела. Нет, ты меня с кем-то спутала!

– Вот и славно, – она вдруг шумно вздохнула, как человек, удостоверившийся в чем-то, в чем еще недавно сильно сомневался. – Наконец-то я узнала настоящую Нату Вьюгину. До этого ты старательно делала вид, что что-то помнишь, а сейчас решила поставить меня на место. И правильно! Ни в каком музее мы с тобой не были. Так и не получилось, ты правильно сказала. Да и музей уникальных кукол открылся не так давно, лет десять тому назад. Но мечта-то у нас была, ведь так? Общая мечта?

– Была, – согласилась я, припоминая лишь Юльку Сквозникову. – Жаль, что не получилось.

– Зато теперь у нас есть возможность представить себе, будто этот чердак и есть музей. Один этаж музея. И этот макет – экспонат. Мы должны, понимаешь, схватить за руку того, кто морочит мне голову и пугает меня.

– Послушай, но почему я? – Я просто сгорала от любопытства.

– Объясняю. Если бы я рассказала кому-то из своих друзей и знакомых, живущих тут, что со мной происходит, все сразу сочли бы меня сумасшедшей. А ты – своя, понимаешь? У тебя храброе сердце и ясный ум. Ну, не знаю, как тебе еще объяснить. Мне казалось, что только ты сможешь мне помочь.

Прозвучало это все равно неубедительно.

– А как же Эрвин? Ты рассказала ему?

– С Эрвином у меня сейчас напряженные отношения. Он завел любовницу. Но разводиться с ним, понятное дело, я не хочу. Я предпочла роль затворницы в этом доме.

– Так вот тебе и весь ответ! Все эти привидения – дело рук твоего мужа, который хочет от тебя избавиться, упечь тебя в психушку! – сказала я первое, что пришло в голову. – И тогда он вместе со своей любовницей поселится в этом доме.

Сказав это, я тотчас пожалела о своих словах, подумала, что, быть может, причинила Соне боль, как вдруг услышала:

– Вот и я думаю об этом же, что дело не в доме, то есть не в наследстве, не в сестре, а именно в Эрвине, в моих с ним отношениях. И мне очень хочется схватить за руку того (или ту), кто еще раз попытается попробовать свести меня с ума! И ведь какой странный способ они выбрали! Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь заберусь на этот чертов чердак?!

– Ты же сама сказала: крыса.

– О крысе мне сказала Роза, но она тут, повторяю, ни при чем.

– Значит, крысу на чердак запустили твои, образно выражаясь, враги, зная, что Роза поднимется туда, чтобы прибраться. Вот и все! Я даже не удивлюсь, если выяснится, что в твой вечерний чай, лимонад или молоко кто-то, знающий, как проникнуть в дом каким-нибудь тайным ходом, подсыпает снотворное, чтобы ты не смогла провести всю ночь, сидя в засаде на лестнице чердака.

– Теперь-то ты понимаешь, что я не могла и дальше оставаться одна.

Меня так и подмывало спросить: но почему же все-таки она выбрала меня, неужели за всю свою сознательную жизнь она так и не обзавелась настоящими друзьями, но я не сделала этого. Подумала: пусть все идет, как идет. Кто знает, что еще, какой сюрприз подготовила мне судьба?

Елена Вьюгина стояла с мужем перед деревянными воротами маленького домика, крытого черепицей, смотрела с недоверием на гавкавшего желтого пса, привязанного к уродливому, с редкими досками, забору и пыталась понять, есть ли кто-то в доме или нет. Моросил дождь; вид одинокого, торчавшего среди запущенных малиновых кустов, словно обугленного, подсолнуха наводил тоску…

– Смотри, она и помидоры выращивала, видишь, ровные грядки. Бедная моя девочка! Что заставило ее спрятаться здесь?! Мне кажется, у меня сердце разорвется, если я ее увижу. Костя, ты почему молчишь? – Она оглянулась на мужа, посмотрела на него растерянно. – Ну что такого мы ей сделали?! За что она нас так не любит?

– Знаешь, – отозвался Константин Вьюгин, приближаясь к жене с зонтом и пытаясь укрыть ее от дождя, – мы с тобой так часто задавали себе этот вопрос, что теперь даже я не знаю на него ответа. Только мне в последнее время кажется, будто мы с тобой смотрим один страшный сон – на двоих. И этот дом – он тоже нам снится.

На лай собаки вышла соседка. Невысокая, в сером дождевике, в малиновых шароварах и синем платке. Симпатичная турчанка лет пятидесяти пяти.