в гостиной родительского дома: синий бархатный диван, семейные фотографии на стенах, ореховые резные шкафы, унаследованные от моего дедушки, владельца солидной мебельной фирмы.

— Я хочу поговорить с тобой, Доминик, — серьёзно произносит отец.

Он заявляет, что я должен жениться на дочери его друга, Анжелике. Она уже давно лишилась девичьей чести, но кому это важно? О сорванном цветке невинности можно и умолчать, тем более что она дочь Жака Форлана — человека, которого мой отец любил и уважал с незапамятных времён. Я пытаюсь спорить, возражая, что Анжелика не в моём вкусе, да и она меня с трудом переносит. Отец хмурится и говорит неприятным деревянным голосом:

— Тебе лишь бы идти наперекор родителям! Ни капли благодарности за то, что заботились, растили, ночей не спали…

И тотчас картинка перескакивает, я вижу сцену, все участники которой отлично знакомы мне. Анжелика сидит на веранде со своими подружками — Аннет, Люсиль и Брижит. В руках у них бокалы с белым вином, на столике — фисташковые пирожные и ваза с фруктами. Анжелика показывает обновки, которые накупила во время недавней поездки в Париж.

— О, ты должна быть благодарна Доминику за такие подарки! — насмешливо восклицает Брижит.

— Этому рогоносцу?

Анжелика неприкрыто смеётся и хвалится, как она изменяет мне с моим же другом. Днём она встречается с любовником, а вечерами мы ходим с ней в театр, как примерные супруги, наслаждающиеся чистыми безмятежными отношениями.

Как странно! Такого не происходило в моей жизни! Я никогда не был женат на Анжелике Форлан. Я оборачиваюсь к своему спутнику, чтобы спросить, что происходит. Но он лишь многозначительно кивает и снова увлекает меня в полёт. Мы мчимся к морю. На берегу, где-то в Вильфранш-сюр-Мер, в изысканном ресторане устроен банкет в честь моего тридцать третьего дня рождения. На столе, покрытом белоснежной скатертью, сверкает хрусталь и серебро.

Анжелика, одетая в облегающее платье с глубоким декольте, произносит тост. Она не желает мне здоровья или счастья, нет, она рассказывает гостям об окрестностях Ниццы и Сен-Тропе, об очередном Bugatti, подаренном мне её дражайшим отцом. Гости смеются и аплодируют её красоте, ловкости и бесстыдству.

А я, чувствуя странную истому, вприпрыжку убегаю из ресторана, наполненного сладким запахом вина и фальшивых людей. Исчезаю незаметно для жены и всех присутствующих на моём празднике, чтобы провести свой день рождения в покое и прохладе, испытать прилив бурной радости, вкусить свободу, которая сбрасывает с меня оковы неудачного брака. Всего-то и нужно — один выстрел в висок. Я вижу кровь на золотистом песке… свою собственную кровь!

Я понял, что означают увиденные мною сцены. Мой странный провожатый ради эксперимента воскрешал моё прошлое, вырывал из сердца воспоминания, показывал будущее — то, что могло бы ожидать меня, сложись моя судьба иначе.

Он посмотрел на меня с печальной улыбкой, от которой кровь стыла в жилах, и мы перенеслись в новый отрезок своей вымышленной жизни. Я увидел корабль в ночном море. Неверный свет луны дробится на волнах, в ушах свистит ветер. Доминик Рууд, бывалый моряк, плетётся по палубе, волоча левую ногу, останавливается на каждом метре, бранится и перекидывается словом-другим с макрелями и палтусами. Корабль швыряет из стороны в сторону, старый мотор надрывно гудит, не справляясь с силой стихии.

— Тебе предписано было разбиться о скалы, — глухим голосом проговорил мертвец. — И никто не пролил бы о тебе ни слезинки.

— Я бы не хотел такой жизни, поверьте… — ответил я, ощущая давящий груз на сердце.

Наши сентиментальные полёты вызвали у меня слёзы, я сожалел обо всём, что происходило в увиденных образах, фантомных, но таких реалистичных. Не замечая этого, мертвец перебросил меня в дом для одиноких стариков. Я увидел себя старым, немощным, полуслепым.

Я сижу, запертый в казённой спальне с унылыми серыми стенами, и перебираю дрожащими пальцами письма: мне пишут дети и внуки, просят прощения за то, что не могут проведать своего старика. Я читаю каждое письмо вслух, медленно, всхлипываю и по-старчески причитаю, что не нужен никому, даже родным кровиночкам. Никто не слышит моих жалоб, кроме пожилой медсестры, которая сокрушённо покачивает головой и капает сердечные капли в мой стаканчик.

— Во всех этих историях ты видишь себя, парень, — бесстрастно произнёс мертвец. — Вариантов того, как могла бы сложиться твоя жизнь, — уйма. Но человек сильнее судьбы и всегда может изменить исход своей жизни.

Никогда прежде мне не доводилось переживать такого переворота в мыслях. Как реалист, я привык повторять: «История не знает сослагательного наклонения». Жизнь такова, как она есть, и другого не дано. А что, если я ошибался и судьба просто вытащила из колоды одну из тысячи предназначенных мне карт?

Не успел я моргнуть, как оказался в парке на скамейке. Знакомое местечко недалеко от моего дома, иногда мы с Лили гуляли здесь. Ночную темноту рассеивали фонари, воздух был чистый и свежий после грозы. Мертвеца-провожатого, бросившего меня в тоскливое будущее, рядом не было. Издали ко мне направлялась стройная женщина с сигаретой в зубах. Это была Мойра Шахор — не воображаемая, а вполне живая, дружески улыбающаяся. Остановившись в трёх шагах от меня, она спросила:

— Ну, как вы себя чувствуете, мсье Рууд?

Я всегда считал себя атеистом — церкви не посещал, религиозных чувств не испытывал. Но сейчас, глядя на эту необъяснимую женщину, я мысленно молился Богу. Голова кружилась, щёки горели, словно кто-то надавал мне пощёчин.

— Хуже некуда, — ответил я фамильярным тоном. — Что за адскую карусель вы мне устроили?

Мойра улыбнулась ещё ласковее и сложила ладони лодочкой в шутливой мольбе:

— Простите, друг мой! Наверное, я слишком поспешила — в первую же встречу подвергла вас таким испытаниям. Это была идея моего помощника, Бернарда. Он личность своеобразная, вы уж не обижайтесь на него.

— Я правильно понял, что Бернард… хм… не совсем живой?

Мойра села на скамью рядом со мной, грациозно положив ногу на ногу. Я заметил, что теперь на ней был чёрный атласный плащ, чёрные чулки и кроваво-красные туфельки на острых каблучках.

— Вы правы. Бернард давно мёртв, но предпочитает пока оставаться в нашем мире.

Она двумя пальцами вынула сигарету изо рта и изящно стряхнула пепел. Совершенно сбитый с толку, я молчал и боялся посмотреть ей в глаза.

— Ну, теперь вы верите в судьбу и в то, что её можно изменить? — спросила мадам Шахор.

Я пожал плечами.

— Может, и верю. Но знайте, показанные вами сценарии меня совершенно не устраивают. Я рассчитываю скромно пожить в своей любимой квартире, скопить денег на свадьбу и недурной домишко, занять достойное положение в свете, не влезать в долги,