которые приводили к росту населения и формированию устойчивых моделей поведения – если оказывались полезными. Таким образом, Аристотель и в этике установил образец общего подхода, который никогда не даст ключ к пониманию пользы исторически сложившихся правил поведения. При таком подходе не возникнет и мысли проанализировать их с экономической точки зрения, поскольку теоретик не видит самих проблем, решение которых, возможно, заключается в этих правилах.

По мнению Аристотеля, раз морального одобрения заслуживают только действия, направленные на ощутимую пользу для других, то действия исключительно ради личной выгоды следует считать плохими. Даже если в своей повседневной деятельности большинство людей не имели непосредственного отношения к торговле, это не означало, однако, что в течение какого-либо длительного периода сама их жизнь не зависела от нее, поскольку им приходилось покупать предметы первой необходимости. Производство ради личной выгоды (которое Аристотель называл противоестественным) задолго до его времени стало основой расширенного порядка, далеко не ограничивающегося удовлетворением общепризнанных потребностей.

Как нам уже известно, получение прибыли в эволюции организации человеческой деятельности служит неким сигналом, который заставляет человека выбирать, где он сможет извлечь максимальную пользу. Как правило, более выгодная деятельность дает пищу большему количеству людей, так как прибыль покрывает затраты. Многие соотечественники Аристотеля, жившие до него, осознавали хотя бы это. Например, в пятом веке до н. э., то есть до Аристотеля, первый действительно великий историк начал свой труд о Пелопоннесской войне с размышлений о том, что у древних людей «существующей теперь торговли еще не было, как и всякого межплеменного общения на море и на суше. И земли свои они возделывали настолько лишь, чтобы прокормиться… люди с легкостью покидали насиженные места», и поэтому «у них не было больших городов и значительного благосостояния» (Thucydides, перевод Кроули, I, 1, 2). Но Аристотель не принял во внимание это рассуждение.

Если бы афиняне последовали совету Аристотеля – несведущему во всем, что относится к экономике и эволюции, – столица быстро сжалась бы до размеров деревни, поскольку взгляды философа на порядок среди людей привел его к теории этики, пригодной разве что для государства, замершего в своем развитии (если такая теория вообще для чего-либо пригодна). Однако его учение преобладало в философских и религиозных суждениях в течение последующих двух тысяч лет, несмотря на то что философско-религиозные идеи развивались большей частью в условиях очень динамичного, быстро расширяющегося порядка.

Влияние аристотелевских принципов морали микропорядка возросло, когда в XIII веке его идеи воспринял Фома Аквинский. Позднее это привело к тому, что этику Аристотеля фактически провозгласили официальным учением римской католической церкви. Позицией церкви в Средние века и в начале Нового времени стало негативное отношение к торговле, осуждение ростовщичества как лихоимства; все это, вместе с учением «о справедливой цене» и пренебрежительным отношением к «наживе», – абсолютно аристотелевское.

Конечно же, к XVIII веку влияние Аристотеля в этих вопросах (как и в других) заметно ослабело. По наблюдению Дэвида Юма, рынок дает возможность «оказывать другому человеку услугу, даже не чувствуя к нему истинного расположения» (1739/1886: II, 289) и даже не зная его; или действовать «в интересах общества, хотя никто не преследовал этой цели» (1739/1886: II, 296). В условиях рыночного порядка «в интересах даже дурных людей – действовать на благо общества». Благодаря таким рассуждениям человечество пришло к понятию самоорганизующейся структуры, и оно стало основой нашего понимания всех сложных порядков, которые до тех пор казались чудом, сотворить которое мог только разум, подобный человеческому (его мы хорошо знаем), но наделенный сверхспособностями. Постепенно приходило понимание, каким образом рынок позволяет каждому человеку (в определенных пределах) использовать индивидуальные знания для личных целей, не представляя себе при этом порядок, по правилам которого он действует.

Несмотря на это – и в общем-то вопреки прогрессу, – аристотелевские взгляды, наивные анимистические представления о мире (Piaget, 1929: 359) пропитали социальную теорию и легли в основу социалистической мысли.

Глава четвертая

Бунт инстинктов и разума

Необходимо остерегаться мнения, будто применение научного метода усиливает мощь человеческого разума. Ничто не опровергается опытом так решительно, как уверенность в том, что человек, добившийся выдающихся успехов в одной или даже нескольких областях науки, может судить о повседневных делах разумнее, чем кто-либо другой.

Уилфрид Троттер

Вызов институту собственности

Аристотель не сумел оценить роль торговли и понятия не имел об эволюции; его взгляды легли в основу философской системы Фомы Аквинского, поддерживающей негативное отношение церкви (средневековой и начала Нового времени) к торговле, однако гораздо позднее появились некоторые влиятельные идеи, которые, если рассматривать их в совокупности, действительно стали вызовом главным ценностям и институтам расширенного порядка. Носителями этих идей были главным образом французские мыслители XVII и XVIII веков.

Первая из них связана с возросшим (благодаря развитию современной науки) влиянием той особой формы рационализма, которую я называю «конструктивизмом» или, вслед за французами, «сциентизмом». В течение нескольких последующих столетий она практически полностью овладела умами ученых, рассуждающих о разуме и его роли в жизни человека. Эта форма рационализма служила исходной точкой исследований, которые я проводил в течение последних шестидесяти лет. В них я пытался показать, что подобные рассуждения крайне легковесны и основаны на ложной теории науки и рациональности, в которой разумом злоупотребляют и которая – что наиболее важно – неизменно приводит к ошибочному толкованию природы человеческих институтов и причин их возникновения. Это толкование позволяет моралистам начинать с речей во имя разума и высших ценностей цивилизации, а под конец осыпать лестью неудачников и поощрять людей к удовлетворению самых примитивных желаний.

Эта форма рационализма, идущая от Рене Декарта, не только отвергает традиции, но и утверждает, будто чистый разум может напрямую, без каких-либо посредников, служить нашим желаниям, а кроме того – построить новый мир, новую мораль, новое право, даже новый и «благородный» язык исключительно из себя самого. Хотя эта теория просто-напросто ошибочна (см. также Popper, 1934/1959 и 1945/66), она до сих пор владеет умами большинства ученых, а также писателей, художников, интеллектуалов.

Возможно, следует сразу уточнить вышесказанное, добавив, что рационализмом называют и другие направления, по-разному трактующие эти вопросы. Например, в одном из них правила морального поведения считаются частью разума. Так, Джон Локк пояснил: «Под разумом я понимаю не интеллектуальные способности, благодаря которым образуются цепочки мыслей и строятся доказательства, а определенные принципы действий, из которых проистекают все добродетели и все, что необходимо для формирования нравственности» (1954: II). Однако большинство тех, кто называет себя рационалистами, не разделяют подобные взгляды.

Вторая, связанная с предыдущей идея из тех, что бросили вызов