мнение» стала любимым выражением Кейнса для обозначения презрительного отношения к чему-либо. В автобиографическом очерке (1938/49/72: X, 446) он писал, что в дни молодости в кругу его товарищей по Кембриджу (позднее бóльшая их часть присоединилось к Блумсберийскому кружку) «наотрез отказывались считать своим личным долгом соблюдение общепринятых правил» и вели себя «как имморалисты – в буквальном смысле этого слова». Тут Кейнс скромно замечает, что сейчас ему уже пятьдесят пять лет и он слишком стар, чтобы измениться, поэтому он остается имморалистом. Этот незаурядный человек нашел весьма оригинальное обоснование своим взглядам на экономику и вере в управляемость рыночного порядка: «в долгосрочной перспективе все мы покойники» (то есть не имеет значения, какой долгосрочный ущерб мы можем нанести; важно лишь текущее, кратковременное: общественное мнение, требования и голоса избирателей, и прочая демагогическая ерунда). Лозунг «в долгосрочной перспективе все мы покойники» – призыв отказаться от «общепринятой» привычки заглядывать в будущее и простое нежелание признать, что соблюдение моральных норм в долговременной перспективе имеет последствия, лежащие вне пределов нашего восприятия.

Кейнс также выступал против моральной традиции «добродетели бережливости» и отказывался, вместе с тысячами горе-экономистов, признать, что иногда необходимо сокращать спрос на потребительские товары в пользу основных фондов производства (то есть делать капиталовложения). Поэтому он направил свой выдающийся интеллект на разработку своей «общей» экономической теории, которой мы обязаны небывалой мировой инфляцией третьей четверти нашего века и неизбежным ее следствием – массовой безработицей (Хайек, 1972/1978).

Таким образом, Кейнс запутался не только в философии, но и в экономической науке. Альфред Маршалл, который разбирался в этом вопросе, похоже, не смог убедить Кейнса в том, что «спрос на товары – это не спрос на рабочую силу» (Джон Стюарт Милль усвоил это еще в юности). Сэр Лесли Стивен (отец Вирджинии Вульф, также состоявшей в Блумсберийском кружке) по поводу данного утверждения писал в 1876 году: «Эту истину осознают так редко, что ее можно считать лучшим тестом для экономиста; если он понимает ее – то прошел испытание», – и Кейнс высмеял его за эти слова. (См. Hayek, 1970/78: 15–16, 1973: 25, и (о Милле и Стивене) 1941: 433 и далее.)

Кейнс, сам того не желая, причинил немало вреда свободе, однако его друзья из Блумсберийского кружка были неприятно поражены тем фактом, что он не разделял их социалистических взглядов. Тем не менее большинство учеников Кейнса были социалистами того или иного сорта. Вместе с Кейнсом они не признавали, что расширенный порядок должен иметь в своей основе долгосрочную перспективу.

Взгляды Кейнса опирались на философскую иллюзию, будто существует не поддающееся определению понятие «добра», которое каждый открывает для себя и обязан ему следовать. Такая иллюзия оправдывала презрительное отношение к большей части норм традиционной морали и пренебрежение ими (похожие убеждения преобладали в Блумсберийском кружке благодаря работе Дж. Мура (1903)). Соответственно, Кейнс неприязненно относился и к ценностям, в которых его воспитывали. Такую же точку зрения высказывает и Э. М. Форстер, всерьез утверждавший, что освобождение человечества от пороков «торгашества» столь же необходимо, как и освобождение от рабства.

Подобные же настроения (как у Моно и у Кейнса) мы встречаем у менее известного, но также весьма влиятельного ученого-психоаналитика, ставшего первым генеральным секретарем Всемирной организации здравоохранения, Дж. Б. Чизхольма. Чизхольм проповедовал не что иное, как «искоренение понятий о хорошем и дурном», и утверждал, что задачей психиатра является освобождение человечества от «пагубного бремени добра и зла», – совет, в свое время получивший одобрение высших органов законодательной власти США. И вновь: если мораль нельзя «обосновать научно» – значит, она иррациональна и не следует признавать ее воплощением накопленных культурных знаний.

Позволим себе упомянуть еще более выдающегося, чем Моно или Кейнс, ученого – Альберта Эйнштейна, которого можно назвать величайшим гением нашей эпохи. Эйнштейн занимался другой, но тесно связанной с нашей темой. Используя популярный социалистический лозунг, он писал, что на смену «производству ради прибыли» капиталистического порядка должно прийти «производство ради пользы» (1956: 129).

По мысли Эйнштейна, «производство ради пользы» означает такой порядок деятельности небольшой группы, при котором заранее известно, для чьих нужд предназначен продукт. Но это мнение противоречит тем соображениям, что высказываются в предыдущих главах и аргументируются в последующих: в условиях самоорганизующегося рыночного порядка только разница между ценой различных товаров (услуг) и затратами на их производство подскажет человеку, как он сможет внести больший вклад в тот общий фонд, из которого мы все получаем в соответствии с тем, что вложили. Эйнштейн, по-видимому, не осознавал, что только расчет и распределение с ориентиром на рыночные цены позволяют наиболее эффективно использовать наши ресурсы, направлять производство на различные цели, о которых производитель не знает, и давать человеку возможность с успехом участвовать в процессе обмена продуктами – во-первых, обслуживая в основном неизвестных ему людей, потребности которых он, тем не менее, прекрасно удовлетворяет; и, во-вторых, получая все необходимое благодаря усилиям других, которые ничего не знают о его существовании, – те же сигналы рынка заставляют их обеспечивать его нужды: см. предыдущую главу. Приведенное высказывание Эйнштейна говорит либо о недостаточном понимании реальных процессов координации человеческой деятельности, либо об отсутствии интереса к этой теме.

По свидетельству биографа, Эйнштейн считал очевидным, что «человеческий разум способен найти метод распределения такой же эффективный, как и производство» (Clark, 1971: 559). Эта мысль напоминает одно из высказываний философа Бертрана Рассела: он утверждал, что общество нельзя рассматривать как «научное организованное», если «в нем не создана определенная структура для достижения сознательно определяемых целей» (1931: 203). Подобные заявления, особенно из уст Эйнштейна, казались вполне заслуживающими доверия, причем настолько, что один здравомыслящий философ, упрекавший Эйнштейна в том, что он в ряде своих популярных работ рассуждает о вопросах, в которых некомпетентен, высказался о нем одобрительно: «Эйнштейну очевидно, что нынешний экономический кризис вызван нашей системой производства ради прибыли, а не ради пользы, и тем фактом, что колоссальное увеличение производства не подкрепляется соответствующим увеличением покупательной способности широких масс» (M. R. Cohen, 1931: 119).

В той же статье, что мы процитировали, Эйнштейн повторяет набившие оскомину фразы об «анархии экономики капиталистического общества», в которой «оплата труда рабочих не соответствует стоимости продукта», тогда как в «плановой экономике… полный объем работ распределялся бы среди тех, кто способен к труду», и тому подобное: все это социалисты используют в своей агитации.

Похожая, но более осторожная точка зрения представлена в статье коллеги Эйнштейна, Макса Борна (1968: глава 5). Хотя Борн, очевидно, понимал, что наш расширенный порядок уже не подходит для удовлетворения первобытных инстинктов, он также не смог осмыслить те структуры, что создают и поддерживают этот порядок, или заметить, что наши инстинктивные моральные