— Он что же, увидел рядом с тобой привидение? — вопросила Маша.

— Это не просто привидение, — сказала Дображанская, и ее кожа покрылась колкими мокрыми осколками нагретого льда. — Это моя мама… Моя мама была тут со мной. Мама пришла на Деды́…

— Вы тоже ко мне? — сощурившись, художник посмотрел в пустой угол комнаты.

Из пустоты проступил изумленный Мир Красавицкий.

— Он что же, видит меня? — спросил он.

— Вы видите всех привидений? — ахнула Маша. — Всех и всегда?

— О матка бозка, опять… — взвыл вдруг художник, сворачиваясь в улитку, опуская голову на грудь. — Лучше бы мне ослепнуть… Уходите… Немедленно. Уходите, прошу… — Он заметался по комнате, с отчаянной ненавистью сбивая с ног тонконогие мольберты.

— Он сейчас уничтожит все свои работы!.. А мы пришли за ними… — испугалась Катя.

— Катя, бери картину с мамой, иди… И ты, Мир, тоже… не мучай его. Помоги Кате… Я знаю, как обращаться с безумными художниками, — уверила их Маша Ковалева.

* * *

В камине круглой комнаты Башни Киевиц пылал огонь. Было так жарко, что Даша и Акнир перемещались по ковру босиком. Небольшой стол у камина уже стоял накрытый черной вышитой скатертью, уставленной кубками из червленого серебра и серебряной посудой со всевозможною снедью. От горячей еды шел пар, вынуждающий Чуб то и дело демонстративно зажимать пальцами нос.

— И все это мы не должны есть, пока оно совсем не остынет? Вася — садистка! — проскандировала она в сторону кухни.

— Просто мертвые питаются паром от еды, — объяснила Акнир. — Потому, пока она горячая, едят как бы они…

— А нас, пока они жрут, можно морить голодом? Эх…

На полу, на ковре и диване неровными стопками лежали распечатанные из Интернета картины Вильгельма Котарбинского. Иные из них были разложены на ковре в виде длинных «змей».

— Вот этот мне больше всех нравится, — показала Даша на самую длинную «змеюку». — Готический комикс «Русалка». Точнее, он называл ее «Гоплана» — это русалка по-польски. Смотри, — рука Чуб легла на первую картинку, — вот на первой картине девушка тонет в море и всплывает утопленницей. На второй — она превращается в русалку, на третьей — резвится с другими русалками в море, на четвертой — влюбляется в живого парня и ластится к нему волной, а вот — волна уже захватила его, убила, и теперь она ласкает утопленника… Получается целая сказка.

Описанный Дашей сюжет был еще длинней и подробней и включал в себя 23 эпизода.

— А ты на что смотришь? — спросила Чуб.

— На «Войну»…

Акнир положила рядом две открытки с двумя разными девами. Обе с мечами в руках, но одна — еще молодая, а вторая — усталая, темнокрылая, с темными кругами вокруг глаз.

— Он нарисовал войну два раза. Но разной… И в ХХ веке было две мировые войны. Причем вторую он не застал: умер на двадцать лет раньше… Но предсказал ее. Он предсказал даже холокост, — Акнир показала на зависшую над головой страшной дамы-войны черную шестиконечную звезду Давида.

— Ну и могильно-поминальная тема в его творчестве развита очень, — указала Даша на разложенную в виде пасьянса коллекцию изображений могильных памятников прекрасных покойников и покойниц.

«Могила самоубийцы» — кладбищенский камень, помеченный одиноким белым цветком, из корня которого течет черно-красная кровь. «Кончено» — прекрасная дева, испускающая последний вздох на смертном одре. «Дочь Аира» — лежащая на поминальном столе в окружении огней и плакальщиц. «Умирающий воин», «Смерть гладиатора», «Смерть кентавра», «Смерть орла», «Предчувствие смерти», «После смерти»…

— А Катя еще говорила, что он был веселый оптимистичный человек, — буркнула Чуб. — Либо трупы, либо кладбища, либо поминки, — сказала она, откладывая в сторону все погосты, надгробия, колумбарии и урны с прахом. — Буквально руководство по празднованию Дедóв.

— Но ведь Деды́ вовсе не грустный праздник, — сказала Акнир. — И картинки его вовсе не грустные. Интересно, если он видел призрак бывшей жены, возможно, он видел и других привидений?

— И давно вид привидений стал поводом для оптимизма? — полюбопытствовала Чуб. — Послушай, а это разве не наша девочка? — Землепотрясная вытащила из вороха неразобранных картинок одну, с названием «Чайки». — Взгляни-ка на личико…

В воде, среди водных лилий, лежала очередная красавица-утопленница. Над ней кружили белые птицы.

— Утопленница? — сказала Акнир. — Нет… Хоть похожа, похожа. То же лицо! Это она — Ирина!

— Но наша Ирина жива, — запротестовала Даша. — И совсем не утопла… Или она таки у топилась? Не смогла простить себе, что убила отца? А че, совершенно реальный вариант. В нее вселился Дух Бездны. А когда она пришла в себя, то пришла в такой ужас, что бросилась в воду. Ты только подумай! Как пережить такое? Вчера у тебя было все прекрасно, все здорово… Платье, кольца, фата, торт, лимузин. Ты, наконец, выходишь замуж… и вдруг — все. Конец! Конец свадьбе. Конец жизни. Всему… Разве можно вообще простить себе, что ты папу убила. И так страшно. Так глупо. Оттого что типа чересчур напилась… Все, больше вообще никогда пить не буду! И даже ее sms-ка предсмертная: «Я ухожу навсегда». Смотри, — Даша положила рядом картинку «В тихую ночь», — мы не придавали значения раньше. Но здесь душа девушки выплывает из туманной воды. Из той самой воды, в которой она утопилась. Только тут день, а в «Ночи» — звездная ночь. И вода успела покрыться туманом.

Акнир посмотрела в окно — солнце окончательно сгинуло. Туман уже начал пеленать Город белой прозрачной пеленой.

— Если она утонула, — сказала юная ведьма, — это объясняет, почему Киев не видит ее. Зато ее должна видеть Водяница. Боюсь, она как раз засыпает… Но мы успеем. Бежим.

— Куда? А-а… все равно, — Даша возмущенно покосилась на ломящийся от запретной еды стол. — Лишь бы подальше от вашего издевательства. — Землепотрясная быстро схватила со стола свой платок с черепами и обнаружила под ним другой предмет: — Ой, Катина… то есть уже Машина брошь... Надо же… утром мне казалось, что камень в ней маленький… А он скорее большой.

— И это странно… Но нужно спешить, — увлекла Дашу к выходу ведьма. — Василиса Андреевна, — крикнула она в сторону кухни, — посмотрите за Мишей!

Дверь в Башню Киевиц затворилась. В тот же миг пар в горшке над камином вновь покраснел, лежащая на тонконогом бюро бриллиантовая брошь исторгала тонкий луч света — в мгновение луч разросся в высоту, в ширину, обретая контуры прозрачной женской фигуры.

Белая женщина огляделась вокруг и медленно разошлась по комнате невидимым дымом.

* * *

При виде Кати глава Аукционного Дома сразу поднялся из-за массивного письменного стола с круглыми резными ножками и столешницей, обтянутой зеленым сукном. На столе возвышался массивный чернильный прибор с бронзовой фигурой оленя. Стол обступали книжные полки. Катерине понравился его кабинет.