и вернуть кражу было никак не возможно. Ворошилову показалось, что образ Жигана вызывает симпатию, а Жиган вор и бандит, на что тот же Шумяцкий ответил, что в хорошем произведении искусства и отрицательный персонаж не должен выглядеть нарочито противным. Зрители вошли в раж, замечания сыпались одно за другим, многие совсем не обоснованные, и бедный режиссер, покраснев от обиды и недоумения, знай успевал оглядываться на выступающих.

— Довольно, товарищи, — прервал дебаты Сталин. — Эдак мы всю фильму распотрошим. А фильма, повторю, хорошая. Кое-что надо учесть, но далеко не все. — Тут его взгляд упал на ироничную физиономию однокурсника жены. Вспомнилось, как Эйзенштейн рассказывал про особый прием Наполеона в отношении подданных. — А что скажут представители нижнего звена власти? Например, секретарь Бауманского райкома Москвы товарищ Хрущев?

— Я? — растерялся однокурсник.

— Ну не я же Хрущев, — усмехнулся Сталин, и все рассмеялись, никак не представляя себе, чтобы Сталин стал Хрущевым.

— Я бы вот что сказал, товарищи, — поднялся со своего места секретарь Бауманского райкома. — Это наша первая звуковая фильма. А начинается она с блатной песенки про гоп-со-смыком. А гоп-со-смыком — это когда у жертвы отбирают деньги, да еще и все карманы обыскивают. Мне кажется, это нехорошо.

— Вот и мне так кажется, — одобрил Сталин. — Вы очень правильно подметили, товарищ Хрущев. Садитесь, пожалуйста. Это замечание и я хотел высказать товарищу Экку. Думаю, надо дать фильме какое-нибудь предисловие. Кстати, я вижу в зале товарища Качалова.

Н. С. Хрущев на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов. 1936. [РГАСПИ. Ф. 397.Оп 5. Д. 1. Л. 7]

В задних рядах мгновенно выросла высоченная фигура дублера Станиславского в пьесах Чехова и Горького, а ныне знаменитого чтеца.

— Да, товарищ Сталин.

Происходивший из шляхетского белорусского рода Шверубовичей, он взял себе звучный псевдоним, под коим и прославился. Помпезная качаловская манера декламации Сталина раздражала, он одинаково пафосно читал и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», и «Мой дядя самых честных правил…». Но Надежда Сергеевна восторгалась Василием Ивановичем, и, желая сделать жене приятное, хоть она и отсутствовала теперь в зале, Иосиф Виссарионович предложил:

— Можно поручить нашему прославленному чтецу, чтобы он прочел какое-нибудь подходящее к фильме стихотворение, и с него начать картину. Годится такое предложение?

— Годится! Годится! — закричали зрители.

— А напоследок, — сказал Сталин, извлекая из кармана трубку, — предлагаю похлопать товарищу Тагеру, создавшему хорошую аппаратуру. Именно благодаря ему мы сегодня получили нашу первую звуковую фильму.

Глава пятая. Выражение лица — веселое

«Эйзенштейн потерял расположение своих товарищей в Советском Союзе. Его считают дезертиром, который разорвал отношения со своею страной. Я боюсь, что здесь у нас о нем скоро забудут. Как это ни прискорбно, но это факт. Желаю вам здоровья и осуществления вашей мечты побывать в СССР. Сталин». Вот такую телеграмму в январе 1932 года получил американский писатель Эптон Синклер, по совету Чаплина ставший продюсером фильма Эйзенштейна и Александрова «Да здравствует Мексика!» Он поспешил ответить и разубедить Сталина в том, что Эйзенштейн невозвращенец, как об этом уже раструбили в СССР.

В начале тридцатых слово «невозвращенец» звучало нередко. Люди уезжали в заграничные командировки и не возвращались. Даже сам генеральный секретарь партии всякий раз, отправляя жену в Германию и Швейцарию, где она проходила курсы лечения у лучших докторов, волновался, а вдруг и его родная Татька не захочет вернуться к нему, к их постоянным ссорам. И всякий раз, лично встречая ее на Белорусско-Балтийском вокзале, он шептал: «Слава Богу!»

Когда за связи с оппозицией арестовали очередного председателя «Союзкино» Мартемьяна Рютина, в числе многих обвинений ему вменили и недосмотр за невозвращенцами — режиссером и сценаристом Федором Оцепом и актером-бурятом Валерием Инкижиновым, исполнителем главной роли в фильме Пудовкина «Потомок Чингисхана». Мартемьяна Никитича отпустили на свободу, но, лишившись поста наркома кино, Рютин опубликовал манифест «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», где с самоубийственной смелостью лупил наотмашь: «Сталинская политическая ограниченность, тупость и защита его обанкротившейся генеральной линии являются пограничными столбами, за черту которых отныне не смеет переступить ленинизм, подлинный ленинизм отныне перешел на нелегальное положение, является запрещенным учением, ошибки Сталина и его клики из ошибок переросли в преступления, Сталин объективно выполняет роль предателя социалистической революции. При таком положении вещей у партии остается два выбора: или и дальше безропотно выносить издевательство над ленинизмом, террор и спокойно ожидать окончательной гибели пролетарской диктатуры, или силою устранить эту клику и спасти дело коммунизма!» Мартемьяна Никитича снова арестовали, приговорили к расстрелу, но заступился добрый Киров, и Сталин разрешил заменить смертную казнь на десять лет лагерей.

Записка заведующего ОГИЗ А. Б. Халатова Л. М. Кагановичу о гонораре Э. Синклеру. 16 августа 1931

Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф А. Б. Халатова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 114. Д. 252. Л. 40]

Письмо Э. Синклера председателю ЦИК СССР М. И. Калинину о содействии в финансировании работы С. М. Эйзенштейна. Не позднее 8 сентября 1931

Копия. Машинописный текст. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 753. Л. 12]

Сменивший Рютина на его посту в «Союзкино» и ставший де-факто наркомом кино Борис Шумяцкий бдительнее следил за теми, кто отбывал за границу, стараясь угадать возможных невозвращенцев.

— Если Эйзенштейн не вернется, вы, товарищ Шумяцкий, лично за это ответите, — однажды за бильярдом произнес Сталин.

Но Сергей Михайлович, зажатый продюсером Синклером в тиски, давно уже сам мечтал о возвращении в СССР, где ему куда вольнее работалось. И в мае того же года, когда Сталин послал Синклеру грозную телеграмму, ему удалось вырваться и вернуться домой, в свою просторную и уютную квартиру на Чистых прудах, обнять заждавшуюся Перу, уже не надеявшуюся его увидеть. Ему устроили пышную встречу в Институте кинематографии, где он преподавал до отъезда и где для него всегда сохранялось место. Мало того, его теперь назначили заведующим кафедрой режиссуры.

Г. В. Александров, С. М. Эйзенштейн, Уолт Дисней, Эдуард Тиссэ. Сентябрь 1930. [ГЦМК]

Потом прогремела встреча со зрителями в Малом Гнездниковском с непременным показом легендарного «Броненосца». Всемирно известный режиссер ждал, что придет и сам Сталин, но напрасно. Значит, все еще сердится за столь длительное отсутствие. Эйзенштейн знал, что именно по распоряжению Сталина их с Гришей фильм «Старое и новое», он же «Генеральная линия», признали идеологически невыверенным и сняли с проката. И все же Сергей Михайлович надеялся, что вождь выдержит паузу, проявит твердость характера, но через месяц-другой встретится с ним.

Увы, прошел май, наступило лето, июнь, июль… А в августе к нему на Чистые пруды