шпаришь по-английски. А я, представьте, такое бревно в языках, что даже по-итальянски знаю одно только «бона сера», да и то — «добрый вечер» это или «добрый день»?

— «Добрый вечер», конечно, — сказал Шумяцкий.

— В Америке все сейчас, где надо и где не надо, говорят «джи!», — продолжал Александров. — Мы с Сергеем Михайловичем тоже этим заразились. И это слово нельзя с экрана.

— «Джи»? — переспросил Сталин. — Не знаю такого слова.

— Сокращенно от «Джизус», «Иисус», — пояснил Григорий Васильевич. — Раньше они надо и не надо восклицали: «Джизус!» То есть «о, Боже!» или «о, Иисусе!» А теперь сократили до просто «джи». Все равно как у нас говорят не «здравствуйте», а «здрасьте».

— Или не «черт тебе что», а «черт-те что», — вновь подал свой скромный голос нарком кино.

— Даже роды запрещено показывать, — со смехом продолжал Александров. — Хотят запретить показ крови, пыток, боли, поджогов, применения огнестрельного оружия. Вообще любых сцен насилия, убийств, избиений, драк. И, конечно же, нельзя показывать восставших рабочих, всякую революцию. Запрещено в плохом виде изображать священников, политиков, президентов, сенаторов. Нельзя, чтобы в конце фильма торжествовало зло. Преступник обязательно должен быть наказан. Короче говоря, все это называется правильными стандартами жизни, и только они должны присутствовать на экране кино.

— Боятся, стало быть, революции! — усмехнулся Сталин. — Ну, а как вы, изучили новшества? Звук? Цвет?

— Тут, надо признаться, американцы далеко шагнули. У них любая кинофабрика — настоящий завод, наподобие их машиностроительных, автомобильных предприятий, сталелитейных. Повсюду горы оборудования. Если для съемок нужно десять прожекторов, на всякий случай устанавливают тридцать, чтобы, если один испортится, не случилось задержки. Любая задержка в производстве — это деньги, штрафы. Нужен микрофон? Их ставят три. И так во всем. На студии «Парамаунт» в наличии аж двести микрофонов. Вы представляете? Конвейерная система везде, включая кинопроизводство.

— Запоминайте, Борис Захарович, — кивнул Сталин Шумяцкому. Тот со вздохом вскинул брови.

— Однажды, — продолжал Александров, — нас позвали на съемку кино про Древний Рим. Вся массовка одета в шлемы и латы, как положено. Под шлемом — миниатюрный радиоприемник с наушниками. Режиссер дает команду через свой микрофон, и каждый ее слышит в своем шлеме, не нужен громкоговоритель, никакой лишней сутолоки, недопонимания. На каждой кинофабрике собственная мастерская аппаратуры. И вся аппаратура постоянно совершенствуется. То и дело что-то новое изобретают и тут же патентуют.

— Запоминайте, товарищ Шумяцкий, — вновь кивнул председателю «Союзкино» генеральный секретарь.

— Девиз «Время — деньги» я бы написал на гербе Америки, — произнес с пафосом Александров.

— Можно бы и на нашем, — усмехнулся Горький, — а то, знаете, столько головотяпства.

— Все-то вы знаете про нашу страну, товарищ житель фашистской Италии, — неожиданно сделал сердитый выпад Сталин. — А давайте выпьем за то, чтобы и у нас понимали, что время — деньги. К тому же и шашлык подоспел.

Шашлыка принесли гору — и бараньего на ребрышках, и свиного, и по-карски, и из осетрины, и из семги. Ароматно запахло дымком.

— Джи-и-и! — Александров, махнув очередную рюмашку, облизнулся и под кашель Горького стал выбирать, каким из шашлыков полакомиться. — Американцы в еде полные болваны, еда невкусная, они делают свое барбекю, но до наших кавказских шашлычков этому барбекю далеко. — Он выбрал по-карски и буквально впился в его сочную мякоть. Некоторое время все молча наслаждались шашлыками, пока Шумяцкий не спросил:

— А как у них построен съемочный процесс?

— Тут тоже все на конвейере. Долго запрягают, но быстро едут. Три-четыре месяца мурыжат сценариста и сам сценарий, потом долго планируют, чтобы сам фильм снять за тридцать, а то и за двадцать дней. Режиссер на съемках — царь и бог. Он медлителен и капризен, ему все подчиняются беспрекословно, как рабы в Древнем Египте. Если в ходе съемок требуется что-то переделать в сценарии, со сценаристом заключают новый отдельный договор, и он переделывает. Короче, не кино, а часовой механизм… Но не подумайте, что я так уж влюбился в Америку. Многое просто безобразно.

— Например? — радостно оживился Шумяцкий.

— Деньги. Они все молятся на них. Даже слово «God» в шутку расшифровывают как «good old dollar».

— Это как это? — поинтересовался Горький.

— «Старый добрый доллар», — перевел Сталин.

— Неравенство чудовищное, как в самом обществе, так и в Голливуде, — продолжал Александров. — Актер и актриса, исполняющие главные роли, получают бешеные гонорары, а остальные — унизительно низкие. Допустим, эти за каждую свою рабочую минуту огребают сто долларов, а эти — семь центов. То есть пропасть между ними. И это развращает одних и оскорбляет других. Иной раз добрая половина бюджета картины достается режиссеру и двум актерам. Я считаю это крайне несправедливым.

— У нас такого никогда не будет. Правда, товарищ Шумяцкий?

— Правда, товарищ Сталин, но все же я считаю, что и уравниловки быть не должно. Не пропасть, конечно, но разница между главными работниками и второстепенными должна ощущаться.

— Подумаем. А что еще нам следует перенять у американцев? Как они со звуком работают?

— Да, звук, Иосиф Виссарионович. Американцы кино вообще называют «мувис», а звуковое — «токис». То есть двигающееся и говорящее. У них теперь sound engineer почти такое же имеет значение, как кинооператор.

— Инженер по звуку? — спросил Шумяцкий.

— Да, звукооператор. Он сидит в маленьком вагончике, и его возят, следуя за движением камеры. Звукооператор из окна вагончика видит все и регулирует запись звука. Разработана целая технология. Это нам необходимо использовать. Я в мельчайших подробностях все изучил.

— А Эйзенштейн? — с подковыркой спросил Сталин.

— Что Эйзенштейн? — не сразу понял Александров. — А, Эйзенштейн. Он тоже вникал.

— Но не так подробно, как вы?

— Ну, в целом… Тоже вполне подробно. Не думайте, что Сергей Михайлович там предавался dolce far niente.

— Это я знаю, что такое, — рассмеялся Горький. — Это когда валяют дурака.

— А говорите, только «бона сера», — ткнул в его сторону чубуком трубки Сталин.

— Еще в Америке экран в кинотеатрах гораздо больше нашего или европейского. В Лос-Анджелесе и Нью-Йорке есть кинотеатры с экранами размером с занавес нашего Большого театра.

— Ого! — восхитился Горький. — Воображаю: показывают на лице у актера прыщик, а тот величиной с корову.

— И тем не менее изображение на таком экране обладает колоссальной выразительностью и мощностью. Иное кинцо — дрянь, а монументальность размеров изображений сильно впечатляет. А вообще я многое изучил досконально и готов написать полный перечень всего, что нам бы необходимо тоже использовать.

— А цвет? — спросил Сталин.

— У них идут интенсивные работы и в этой области. Система «Текниколор» стремительно развивается, и я думаю, не сегодня завтра они выпустят первый нормальный цветной фильм. Митчелл и Болл изобрели трехпленочную камеру, которой сулят огромное будущее. Мультипликатор