Для Лауры дни, пока Энцо был в Турине, походили на лоскутное одеяло, сшитое из праздности, неопределенности и ожидания. Мало-помалу она вживалась в свою негаданную роль — родственницы, принятой в клан Росси. Окруженная слугами и признанная наиболее влиятельными членами семьи, она свободно могла знакомиться с величественным особняком и усадьбой, где прошло детство ее мужа.

Однако Лаура не позволяла себе чрезмерно расслабиться. Что-то нашептывало ей, что если она не будет настороже, то попадет в беду, хотя в какую, этого она определить не могла.

Каждое утро после завтрака Лаура водила Паоло к Умберто. Оставаясь по возможности на заднем плане, она незаметно поощряла сына к беседе, провоцировала на вопросы. Умберто отвечал мальчику тем, что рассказывал целые истории, испытывая к внуку явную, хотя и искусно скрываемую симпатию. Паоло также постепенно начинал привыкать к дедушке и уже не вздрагивал при виде его. С ее позиции — стороннего наблюдателя и судьи — чувства Умберто определить было нелегко.

Он, кажется, начинал любить Паоло, видя в нем частицу своего «я», которая останется после него возможно, даже видел в Паоло замену сыну, которого прогнал с глаз долой. Как бы там ни было, и визиты действовали на него лучше всякого лекарства. Во вторник утром больной оправился настолько, что провел, болтая с ними, целый час на балконе, прилегавшем к его комнате.

Всякий раз после полудня, уложив Паоло отдыхать, Лаура прогуливалась по дорожкам парка, делая карандашные наброски, надеясь потом выполнить их пастелью в Чикаго. Занимаясь этим, она обнаружила, что постоянно выбирает конюшню в качестве объекта для зарисовок, и рискнула взглянуть на наброски, которые сделала в Чикаго с портрета дворянина эпохи Ренессанса. «Он принадлежит этому месту — вилле Волья… так же, как и я», — подумала она, ничем не подкрепляя своего вывода. С момента прибытия в Италию Лауре казалось, что вся ее жизнь в Чикаго утратила всякое значение — словно она явилась сюда из другого времени и измерения.

С приближением страды — уборки винограда она редко видела Стефано. Занятый работой от восхода до заката, он не появлялся за обеденный столом. Вскоре после отъезда Энцо его пример последовали Кристина и София. Пробормотав что то по поводу неотложных дел, связанных с общественными обязанностями, первая вернулась с Бемнардо в Турин, чтобы провести там с мужем несколько дней до начала сбора винограда. София, целиком поглощенная собственной персоной, отправилась на Ривьеру, наспех простившись с отцом и пожелав ему скорейшего выздоровления.

Оставаясь нейтральной по отношению к Софии, Лаура была рада отсутствию Кристины и Стефано. Младшая сестра Энцо всячески демонстрировала свое недовольство их приездом. А к Стефано Лаура, правда, испытывала некоторое сочувствие, но его пытливые, пристальные, если не похотливые, взгляды вызывали у нее большое беспокойство.

Пока тянулись эти томные, пленительные осенние дни, она смогла лучше узнать Анну. Время от времени они наведывались на кухню к Маргарите, чтобы поучаствовать в приготовлении некоторых блюд — род деятельности, который решительно осуждали ее собственные дочери. Однажды они вместе съездили в Альбу, в музей, располагавший богатым собранием античных древностей. К ее удивлению, Эмилия также сделала попытку приручить ее. Пригласив Лауру на чашку кофе к себе в комнату, правительница семьи Росси ненавязчиво убеждала ее продлить их визит.

По мере того как приближалось время возвращения Энцо, она все больше думала о нем и о той глубокой душевной гармонии, которая установилась между ними в тот памятный воскресный день. Размышляла и о темной стороне его натуры, которую она ощущала в нем, хотя и считала несвойственной ни Энцо, ни… дворянину со старинного портрета — в ее представлении они почему-то были неразрывно связаны.

Размышляя обо всем этом вечером во вторник, Лаура вышла в сад с ножницами и ведерком, чтобы нарезать цветов, не подозревая, что наступает один из ее приступов. Внезапно она пошатнулась. Все вокруг — зелень, цветы, деревья — поплыло перед глазами и рассыпалось на тысячи сверкающих фрагментов.

Как и во время ее второго видения в Институте искусств, обитатели другой эпохи, витавшие в воздухе вокруг Лауры, различались смутно. Она скорее почувствовала, чем увидела мужчину в бархатном камзоле, прошептавшего ей в ухо:

— Выходи за меня замуж, Рафаэлла!

Голос казался таким же, как у Энцо. И, однако, это не был его голос. Он назвал ее имя, хотя она могла бы поклясться на Библии, что никогда не слышала его прежде. Оно исчезло из памяти, когда Анна дотронулась до руки Лауры.

— С тобой все в порядке? — спросила свекровь с тревогой. — Я только что спустилась с террасы и вдруг заметила, как ты пошатнулась и уронила ножницы. Я даже испугалась, что ты упадешь и ушибешься.

— Со мной все в порядке. Правда! — стараясь вернуть самообладание, Лаура повернулась к Анне с измученной улыбкой. — Легкая слабость… от жары, — ответила она. — И от голода. Когда Эмилия упомянула, что завтра начнется сбор винограда, я так разволновалась, что не могла есть. Никто из нас, ни Паоло, ни я, никогда не участвовал ни в чем подобном…

Ее отговорка возымела желаемый эффект: хотя Анна была не вполне удовлетворена ответом Лауры, однако больше вопросов не задавала.

* * *

Энцо прибыл с наступлением сумерек; его белая «фальконетта», вздымая пыль, показалась на дороге. Лаура сидела на крыльце и обдумывала случившееся в саду. Увидев его, она вскочила на ноги. Подол длинного шелкового платья, выдержанного в утренних тонах с оттенками лилового и голубого, подхваченный ветром, взвился вокруг лодыжек. С одной стороны, ей захотелось скрыться в доме, чтобы избежать встречи с Энцо, с другой — броситься в его объятия.

Даже если желание скрыться от него было искренним, то все равно осуществить его не представлялось возможным: выскочив из машины и легко взбежав по ступеням, Энцо уже сжимал ее ладони. И вновь Лаура почувствовала исходившую от него силу притяжения.

— Как дела? — спросил он низким голосом. Обыденные слова не поколебали уверенности Лауры в их таинственной связи. Эта уверенность, наоборот, вопреки рассуждениям и здравому смыслу основанная только на понимании, что она есть, еще более усилилась. В ее прошлой призрачной жизни он представлялся ей возлюбленным и защитником. Тогда почему же внутренний голос пытается убедить ее, что любить Энцо опасно? «Он связан с портретом и с твоими наваждениями, — нашептывал голос. — Если ты увлечешься им, то окажешься еще более затянутой в тайну, преследующую тебя».

— Все хорошо, — ответила она, не желая больше ни во что вникать.

Даже то, что Энцо просто взял ее за руки, вызвало у Лауры чувственный импульс. Она ощутила, как кровь прилила к соскам. Вопреки доводам разума, она хотела, чтобы он коснулся их, погладил сквозь легкую ткань, — она хотела его ласк.

— Твоему отцу лучше, — добавила она, мучительно подыскивая слова, чтобы разрядить обстановку. — Они с Паоло ладят очень хорошо. Я пытаюсь узнать окрестные нравы и делаю зарисовки, правда, боюсь, что не слишком преуспела в этом.