Через две недели после разговора с ротным Матвей напоследок тщательнейшим образом вычистил свою трехлинеечку, с грустью и сожалением погладил приклад, вздохнул и сдал винтовку старшине. В тот же день уволенный в запас боец получил на руки официальную бумагу, в которой было написано, что за помкомвзвода Дергачевым никаких долгов не числится и он демобилизован из РККА подчистую. Подпись, печать — все, прощай, армия!

Еще через три дня Матвей основательно подкрепился в полковой столовой, простился с товарищами, подхватил свой красноармейский сундучок, окованный по углам жестью, и отправился на ближайшую железнодорожную станцию…

Дергачев, слегка робея, постучал в массивную дверь с малопонятной табличкой «Инспектор ПП ОГПУ тов. Медведев А. П.» и, услышав приглушенное: «Да, войдите!», — бочком протиснулся в кабинет.

— Разрешите?

— Да, слушаю вас. Вы, товарищ, по какому вопросу?

— Да я вообще-то… — Матвей смущенно кашлянул и, проклиная себя за неумение четко и внятно, по-военному, сформулировать причину своего появления в этом скромном кабинете с портретом Ленина на стене, мысленно выругался и уже посмелее спросил: — Вы не помните меня, товарищ Медведев? Я Дергачев. Из Отрожских мастерских. Июль двадцать второго, банда Кравцова — помните? Мы их тогда на хуторе брали…

— Ага, кажется, припоминаю. — Медведев неторопливо выудил из лежащей на столе помятой пачки «Смычки» папиросу, прикурил и, иронически поглядывая на гостя, без особого интереса спросил: — Ну что, Дергачев, как я понимаю, в армии ты отслужил. Давно вернулся?

— Да уже, можно сказать, порядочно. — В голосе Матвея отчетливо слышалось уныние. — В мастерские ткнулся — там с работой не очень. В городе то же самое: куда ни приди — везде руками разводят и про безработицу толкуют. Вот, решил к вам зайти…

— Может, что и выгорит, так? — понимающе кивнул чекист и задал новый вопрос: — А чем ты сейчас вообще занимаешься?

— Да так, хожу, спрашиваю… А, еще в этот… в синематограф ходил — «Призрак бродит по Европе» смотрел. Сильная фильма, — некстати вспомнил Матвей.

— Ясно, — слегка улыбнулся Медведев и быстро спросил: — Ты когда последний раз ел, знаток синематографа? Что-то ты белый, как старорежимная барышня перед обмороком.

— Вчера, — честно признался он. — С ребятами картошек наварили чугунок.

— Понятно, — хмыкнул чекист и, поднимаясь из-за стола, распорядился: — Сиди, жди! Я сейчас…

Пока хозяин отсутствовал, гость неторопливо осмотрелся, мысленно отмечая, что, пожалуй, у начальства ОГПУ кабинет мог бы быть и пошикарнее. А так обычная комната: небольшой железный шкаф-сейф в углу, стол, пара стульев, вешалка с одинокой шинелью. На темно-красных петлицах две «шпалы». Из-за вешалки выглядывал лозунг, выведенный не очень-то умелой рукой: «Восьмой годовщине гвардии пролетариата — достойную встречу!»

Он перевел взгляд на стол, основательно заляпанный чернильными пятнами и, возможно, не один десяток лет верой и правдой прослуживший в какой-нибудь купеческой конторе. Письменный прибор, карандаши, ручки, пресс-папье, лампа под жестяным абажуром. Простенькая жестяная пепельница с несколькими окурками. И совсем уж серьезный агрегат — пишущая машинка «Ундервудъ». Матвей чуть наклонился и вытянул шею, чтобы рассмотреть получше надпись: «Главный представитель для всей Россiи Г. Герляхъ. Варшава».

«У нас в штабе такая же была. Ох, и ловко же писарь матерные стишки на ней…» Воспоминания Дергачева о высокой поэзии прервал скрип двери: хозяин кабинета вернулся с подносом, на котором заманчиво дымились два стакана чая и темнели несколько кусочков хлеба, накрытых кружочками колбасы. Рядышком с этой красотой скромно притулилась и пара-тройка простых сухарей.

— Вот, как говорится, чем богаты! Давай-ка, пей, ешь — не стесняйся. Все ешь, на меня не смотри, я недавно перекусывал. Я чайку только… — Медведев отхлебнул из стакана и, кивая на поднос, улыбнулся: — Сухари, правда, не первой молодости и, сдается мне, крепости необычайной, но зубы у тебя молодые — думаю, осилишь. Можно, кстати, и в чае размочить. Тут недавно воблу пайковую давали, но, извини, брат, от нее только шкура и осталась…

Матвей, стараясь прихлебывать не слишком шумно и есть по возможности покультурнее, не чавкая, быстренько расправился с бутербродами и уже начал прикидывать, какой из сухарей первым попробовать на предмет необычайной крепости, когда в дверь постучали и в кабинет просунулась голова молодого парня в матерчатой фуражке со звездой. Обладатель фуражки скользнул взглядом по красноармейской шинели посетителя, распивающего с начальником чаи, и произнес:

— Товарищ инспектор, разрешите? Тут такая закавыка, понимаешь… Никак эта зараза не заводится! Васька бьется-бьется, а она ни в какую!

— Ни в какую, говоришь? — скептически хмыкнул Медведев и вздохнул: — Да, с этой техникой одна морока, как говорится. То ли дело лошадь — дал ей овса да сена… Слушай, Дергачев, а ты в моторах что-нибудь понимаешь? Случайно, не шофер? Чем ты там в армии занимался-то?

— Ну вообще-то я в пехоте служил. — Матвей бережно собрал крошки в ладонь и отправил в рот, после чего не очень уверенно кивнул и добавил: — Но в моторах самую малость понимаю — у нас у комполка старый «Форд» был. Так я евонному шоферу иногда помогал — свечи там почистить, бензопровод, тяги подтянуть. Интересно же! Надежный автомобиль был, все ему нипочем.

— Да ты, я смотрю, просто клад! Так, может быть, и Василию нашему чем поможешь, а? Ну-ка, пошли, — посмотрим, что там с его «заразой»!

Во внутреннем дворе вокруг «Фиата» суетился мужичок с растерянным и злым лицом. Озабоченно вытирая руки замасленной тряпкой и вполголоса матерясь, шофер, увидев выходящих из двери начальника и сопровождающих, с досадой пнул колесо и растерянно развел руками: