и кусок свежевыпеченного хлеба, десять пенсов на бочку, служившую столиком в закусочной — и в гавань.

В этот день на капитане надет китель. Видимо, он уже не первый час крутился в порту. Но его рыжая шевелюра и заломленная набекрень фуражка внушала уверенность в нашем будущем (в каком только?). Нас ожидало короткое объявление капитана.

— Сегодня весь экипаж занимается погрузкой. Завтра выходим в море.

— Куда идём кормить рыб? — выкрикнул бретонец Жиль, зевая.

Моро пренебрежительно взглянул на нарушителя дисциплины.

— Тебе это не грозит — акулья печень не выдержит такого удара.

Экипаж дружно заржал.

— Зато может задница будет цела, — буркнул под нос Жиль.

Но слух Моро не подводил.

— Твоя задница всегда имеет шанс получить хороший пинок от меня.

Насмешливый взгляд кэпа переместился с развязанного бретонца на Папашу Гийома.

— Провести проверку двигателя.

Мы полезли в трюм, нам предстояла рутинная работа: запуск, проверка режимов.

На причале орало радио, сообщая о последних новостях. Наши чумазые лица торчали из люков, когда диктор холодным тоном начал читать сообщение: «Диктатор Италии Бенито Муссолини сделал сегодня заявление об объявлении Великобритании и Франции войны. Соответствующие ноты переданы послам стран-союзниц…» Мы замерли. У меня как-то всё сжалось внутри, предчувствуя недоброе: итальянская Сицилия всего лишь в сорока морских милях от нас.

Тем временем по сходням перевозились и перевозились ящики, тюки, мешки. Всё это загружалось в грузовые трюмы нашего судна.

Несмотря на всю секретность проводимой операции, в среде моряков трудно что-то скрыть, и Папаша Гийом уже поделился последними новостями: завтра уходит очередной конвой в Александрию, в состав которого входит наша «Бретань». Штаб восточно-средиземноморского командования эвакуируется с Мальты в Египет — таково решение Черчилля.

Уже к вечеру удалось разместить и закрепить весь груз. Судно было готово к завтрашнему отплытию. Усталые, но довольные члены экипажа после вечерней поверки разошлись кто куда.

На зенитных точках возились солдаты. Объявлена полная боевая готовность; угроза атаки со стороны фашистов стала реальностью. Но я в это не очень верил: вряд ли макаронники так быстро смогут провести серьёзные операции против британских войск.

Кругом ходили рабочие и прибивали, где только можно, указатели к бомбоубежищам. Самих подземных катакомб на острове было немало благодаря строительным гениям ещё рыцарей мальтийского ордена, в том числе и в Великой Гавани: несколько входов в стенах окружавших бухту фортов давали возможность жителям скрыться в случае бомбового удара фашистов по острову. Теперь над входами в бомбоубежища висели большие таблички на английском и мальтийском.

Помывшись, побрёл домой, на улицу Сент-Джонс. Всё-таки решил попрощаться с мадам Растиньяк перед нашим отплытием. Сначала зашёл на свою квартиру — соседка как обычно отсутствовала — надел белую рубашку и отправился знакомой дорогой к Надэж. К счастью, мадам Растиньяк была дома. Открыв входную дверь, она сразу узнала меня, несмотря на сумрак в коридоре.

— О, Викто́р, какое счастье, что ты зашёл! — она прижала руки к груди. — Я так виновата перед тобой. Заходила к тебе, но…

— Не стоит, Надэж, — перебил её, махнув рукой. — Не принимай так близко к сердцу, я по другому поводу…

— Конечно-конечно. Проходи, пожалуйста, — она суетливо отступила назад, приглашая меня внутрь.

Я немного помялся прежде, чем объяснить причину своего визита. Она ожидающе смотрела на меня. В её комнате горела керосинка, в кастрюльке шуршала вода и стукались яйца. Отблески от огня играли в её глазах (может, мне это казалось?).

— Завтра наше судно уходит из Ла-Валетты. Пришёл попрощаться, — я отвёл взгляд от девушки.

— Как уходите? — Надэж выдохнула. — Этого не может быть!

Но, поняв глупость своего заявления, замолчала и прошла в комнату, я последовал за ней. Включила тусклую лампочку в облезлом торшере. Повернулась ко мне.

— Здесь пьют английский чай. Сойду с ума, если пробуду на этих скалах ещё немного. У меня есть бутылка вина. Выпьешь со мной?

Я открыл рот, чтобы ответить, но не успел: мадам сжала кулачки и дёрнула руками.

— Пожалуйста, не отказывай.

Она была так мила — смиренная просительница, не принимающая отказов. Невольно улыбнулся.

— Конечно, не откажусь.

— Тогда открывай, — она вытащила из шкафа бутылку и хлопнула по ней. — Хочу напиться, — Надэж передала мне бутылку, сама села за маленький столик, грустно добавив: — но у меня нечем её открыть.

Подперев голову рукой, она смотрела, как я тщетно пытаюсь открыть бутылку без открывалки.

— Если бы у тебя была шпага, то ты бы отрубил горлышко.

Она как-то отстранённо вздохнула и подпёрла подбородок уже обеими руками, приготовившись к длительному ожиданию.

— Вместо шпаги у французских моряков трезубец Нептуна! Зачем же портить бутылку? — я выудил из лотка со столовыми приборами, лежавшего на полке, вилку. Удивлённо посмотрел на неё, потом на хозяйку и снова на вилку. Театрально изобразил на лице замешательство. — Пожалуй, у мальтийского Нептуна четырёхзубец.

Надеж рассмеялась. Два удара ручкой вилки по пробке, и она провалилась внутрь бутылки.

Секунда удивлённых глаз девушки, затем её радостный вскрик:

— Урей! Да здравствует флот Республики! — она захлопала в ладоши.

С чувством достоинства поклонился и разлил по глиняным кружкам бордовый напиток. На столике появился хлеб, масло, вареные яйца. Мы шутливо чокнулись и выпили.

Она поставила на стол почти пустую кружку. Посмотрела на меня невесёлым взглядом.

— Когда вы вернётесь обратно?

— Не знаю, — я сказал правду. — Даже не знаю, вернёмся ли мы вообще.

Она отломила кусочек хлеба и начала его разглядывать.

— У меня здесь нет никого из знакомых, — Надэж продолжала смотреть на ноздреватый кусочек в своей руке. — Сегодня депортировали на Сицилию всех пассажиров с «Ливорно» — там были все итальянцы. Пассажирское сообщение с Ливией прекращено, с Францией приостановлено, — она подняла на меня глаза. Мне показалось, что её большие карие глаза смотрят сквозь меня. — Я застряла здесь навсегда.

Она сжала зубами свой кусок хлеба, потом резко потянула оставшийся в руке край куска вниз. Тягучий мякиш разорвался, её рука, упав вниз, ударилась об стол. Надэж как будто этого не заметила.

— Как у