Глядя на её полное задора лицо, я на мгновение поверил, что эта война — всего лишь случайная болезнь, которая скоро пройдёт; и я вернусь в Нант, увижу живых родителей, и всё будет по-старому. Но, увы, это было только мгновение. Я поднял бокал, сделал глоток, второй, остановился: «Не повторяй ошибок с коварным напитком».

— Мне надо скоро возвращаться на работу, — Найдин доедала своё мороженое.

— Но тебя нет и по утрам, — поинтересовался, вспомнив о её странном режиме появления в нашем доме.

— Всё просто. По утрам продаю на рынке зелень, что привозят из Сицилии, — объяснила она.

— Да, ты работяга, — я пошутил, но получилось как-то грустно. Сделав паузу, я не мог не спросить: — А где твои родители?

Найдин взглянула на пустую розетку из-под мороженого, потом отодвинула её от себя.

— Всегда жила с бабушкой на Гозо, а родители… — девушка продолжала смотреть на пустую чашку. — Когда мне было десять, родители уехали на Сицилию, первый год писали, но потом внезапно прекратили, с тех пор от них ни весточки, — она вскинула на меня глаза, словно ища поддержки. — Но я верю, что они живы и обязательно вернутся ко мне.

Я попытался изобразить серьёзную веру в её надежду.

— Да, конечно, они могли уехать куда-нибудь дальше и устроиться где-то в Неаполе или даже Риме. Но почта! Эта итальянская почта! — возмущённо и как будто искренне покачал головой. — Ты же знаешь!

— Я тоже так считаю, — закивала Найдин.

«Почта теряет письма уже десять лет? — подумалось. — Хотя… В надежде не бывает обмана: не стоит лезть в душу».

— Надо идти, — постановила девушка, и мы отправились домой.

В двери квартиры мы обнаружили записку. Моя спутница ловко выхватила бумажку и развернула её, но потом, обиженно выдвинув нижнюю губу, протянула листок мне.

— Здесь по-французски, — потом, прищурившись, колко добавила: — Это, наверно, от той самой француженки, которая была с тобой в нашем кафе.

— М-даа, — заглянув в бумагу, кивнул я и, пропуская мимо ушей её насмешку, прочёл содержание: «Ещё раз прошу прощения за свою бестактность. Всегда буду рада встречи». И подпись: «Надэж».

— И что там? — Найдин не уходила, её заинтересованный взгляд — на листке в моей руке.

Я с напущенным равнодушием махнул бумагой.

— Сообщает, что с ней всё в порядке, — небрежно свернув бумагу, сунул её в карман.

— Х-мм, — она театрально изобразила обиду, жеманно отвела руку в сторону. — Изменщик! — но тут же прыснула в коротком смехе и скрылась в своей комнате.

Немного постояв, задумчиво смотрел на захлопнувшуюся за ней дверь, потом ушёл к себе и упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Зайти к Надэж? Честно говоря, чувство неловкости не проходило. Я раздумывал. Мои мысли были нарушены шагами соседки в коридоре, хлопок входной двери. «Ушла». Мои глаза закрылись, и я забылся во внезапно накрывшем меня сне.

Пробудился от шагов и стука дверей. Понял, что уснул в одежде. Встал, выглянул в коридор: Найдин входила в свою комнату. Увидев меня, помахала рукой и исчезла у себя.

Я медленно разделся. Судя по звукам, соседка прошла в туалетную комнату. Вскоре послышался звук льющейся воды. Думать об Эсмеральде («Тьфу, глупые ассоциации. Конечно, о Найдин»), принимающей душ, совсем не хотелось: хотя я и был совсем молод, но как-то это постыдно. Однако вскоре почему-то шум стих, зато раздался голос соседки, зовущий меня. «Какого дьявола?» Медленно покинул постель и, едва открыв глаза, направился на ощупь в туалетную комнату. Машинально с силой толкнул разбухшую от влаги дверь. Она распахнулась, и я сделал шаг. В одно мгновение сон слетел с меня. Мои глаза, наверное, стали величиной с чайные блюдца: передо мной появилась Найдин — из одежды на ней была только мыльная пена. Вид девушки заставил меня остолбенеть — но ненадолго. Её крик быстро вывел меня из ступора.

— Убирайся вон, идиот! — в меня полетело то, что было у неё под рукой — мокрый кусок мыла прокатился по моему лицу, заставив меня вылететь из душевой. Дверь с треском захлопнулась за мной.

— Прости, Найдин. Что произошло? — закрывшаяся за моей спиной дверь молчала, но всё-таки вскоре раздался голос соседки — очевидно, девушка начала приходить в себя:

— Идиот! Куда ты лезешь?

— Ещё раз прости, но ты сама меня позвала, — я продолжал в замешательстве смотреть на дверь.

Небольшая пауза.

— Кончилась вода. Надо накачать. Я вся в мыле, — голос девушки успокоился.

— Уже понял, — буркнул я.

— Что? — раздался голос соседки.

— Уже иду, — недовольно ответил я и направился в подвал: там располагался насос. Так что ещё четверть часа я крутил колесо, накачивая воду в резервуар нашей душевой.

— Спасибо, Викто́р, — высунулась её головка из-за двери.

— Не стоит благодарности, — шутовски поклонился и вернулся к себе. Через секунду снова плюхнулся в кровать. Какое-то время сон не шёл: с улыбкой вспоминал только что увиденный образ прекрасной Эсмераль… — нет, Найдин. Хотя… пусть будет Эсмеральда — в конце концов, я был молод, и, конечно, чувство романтики мне было не чуждо.

Видение девушки приятно витало в моей голове. Но затем мои мысли перескочили к услышанным днём новостям: «Они сдали город, в Париж входят боши…» И тут меня больно резануло: «Они, они…» Вдруг понял своё одиночество в этом мире: потеряны не только самые близкие мне люди, потерян социум, в котором родился и вырос, — он оказался оборотнем. В моих мыслях теперь есть «Я» и «Они», «Мы» исчезло.

Даже нашу французскую команду «Бретани» нельзя было назвать «Мы». Группа самоизгнанных людей: сумасброд Папаша Гийом, два еврея, один поляк, бежавший с разгромленной родины, несколько французов, разыскиваемых полицией за пьяную поножовщину в Бресте или за долги, и всё это под командованием эмигранта в британской форме — вот такая «Непокорённая Франция»! Да, забыл… и я — сын не очень удачливых русских эмигрантов, только что ушедших в мир иной.

Заснул только под утро. Мозаика образов крутилась в голове: Надэж, детские воспоминания о Париже, Найдин, скалы с высящимися фортами, родители, собор Сен-Пьера и Сен-Поля в старом Нанте. Проснулся — в глазах «песок» от недосыпа. По дороге перехватил чашку кофе