таков и его религиозный мир, в котором нежный образ Богоматери и Святая София – Премудрость Божия сливаются с «Девой Радужных Ворот», «Прекрасной Дамой» и даже «Незнакомкой».

Полную ясность в религиозное мышление русских символистов внес, да и то лишь под конец своей жизни, идеолог и теоретик этого поэтического течения Вячеслав Иванович Иванов.

Полна чудес и закончена чудесным просветлением жизнь этого замечательного человека[94]. В молодости В. Иванов жадно и безудержно поглощает знания. Он, отмеченный своим знаменитым учителем Моммзеном, историк, археолог, теоретик филологии и лингвист, переводчик Эсхила, потом поэт, литературный критик, автор ряда глубоких философских статей по искусству, в которых он пытается примирить Ницше, Диониса и Христа. В течении символистов ему принадлежит место метра и теоретика этой поэтической школы. Литературные беседы на «Башне» – так называлась квартира В. Иванова в Петербурге – привлекали туда чуть ли не всех выдающихся в области искусства, литературы и философии людей столицы и прочесть свои стихи на «Башне» В. Иванова означало для поэтов вступление на российский Парнасе. К этому были основания. В.И. Иванов действительно обладал не только тонким литературным вкусом, но и поэтическим чутьем, позволившим ему, например, почувствовать в первом стихотворении скромной девицы Горенко – будущую Анну Ахматову.

Но в религиозном мышлении поэта-философа В. Иванова в те годы его жизни царил бурный хаос, полный исканий, метаний и тоски, что свойственно большинству русских поэтов-символистов. Ведь пытался же Д.С. Мережковский примирить Христа и Антихриста, а другой символист, меньшего калибра, Федор Сологуб докатился до того, что самого себя объявил сыном Сатаны, и лишь к концу жизни, испытав тяжкие удары революции, отрекся от былых богохульств, от всего написанного им, и в последнем своем чисто молитвенном стихотворении просил Христа:

У Тебя, Милосердного Бога,

Много славы и света и сил.

Дай мне жизни земной хоть немного,

Чтоб я новые песни сложил[95].

Вячеслав Иванов избег подобной трагедии. Духовное просветление пришло к нему задолго до конца его дней, и он смог, переселившись в начале двадцатых годов из советской России в Рим и приняв там католичество, резко изменить свою творческую направленность. О жизни своей души в прошлом он писал, как о «пути в Эммаус».

День третий рдяные ветрила

К закатным пристаням понес…

В душе – Голгофа и могила,

И спор, и смута и вопрос…

И беспощадная коварно

Везде стоит на страже Ночь, —

А солнце тонет лучезарно,

Ее не в силах превозмочь…

И неизбежное зияет,

И сердце душит узкий гроб,

И где-то белое сияет

Над мраком зол, над морем злоб.

И женщин белых восклицанья

В бреду благовестят – про что?

Но с помованьем отрицанья,

Качая мглой, встает Ничто…

И Кто-то, странный, по дороге

К нам пристает и говорит

О жертвенном, о мертвом Боге

И сердце – дышит и горит[96].

Но духовное просветление свершилось и новый творческий путь поэта В. Иванова лег от Дионисовых оргий к Тайной Вечере, от руин античного языческого Рима к тихой святости древнего Радонежа.

Мария, Дева Мать! Ты любишь этих гор

Пещеры и ключи, и пастбища над бором,

И дани роз Твоих от пастырей, чьим взорам

Являешься, надев их бедных дев убор.

Пречистая, внемли! Не с ангельским собором,

Клубящим по небу Твой звездный омофор,

Когда за всенощной Тебя величит хор, —

Владычицей Земли предстань родным просторам.

Полей, исхоженных Христом, в годину кар

Стена незримая, Ты, в пламени пожаров

Неопалимая гнала толпы татар.

К струям святых озер с крутых лесистых яров

Сойди, влача лазурь, – столь нежной тайны дар

И древлий Радонеж и девий помнит Саров![97]

Восприятие истины Вселенской Церкви не только не повернуло лицом поэта Вячеслава Иванова всецело к латино-германскому Западу, но наоборот, он, преклонявшийся до того перед культурой языческого Запада именно в этот период его жизни и устремил свой духовный взор к религиозным ценностям родного ему по крови русского христианства. Компасом к этому был для него Владимир Соловьев и его слова, произнесенные на смертном одре «Трудна работа Господня», ставит В. Иванов эпиграфом к своему стиху о Святой Горе.

Стих о святой горе

«Трудна работа господня» Ты святися, наша мати – Земля Святорусская!

На твоем ли просторе великом,

На твоем ли раздолье широком,

Что промеж Студеного моря и Теплого,

За теми лесами высокими,

За теми озерами глубокими,

Стоит гора до поднебесья.

Уж и к той ли горе дороги неезжены,

И тропы к горе неторены,

А и конному пути заказаны,

И пешему заповеданы;

А и Господь ли кому те пути открыл —

И того следы не слежены.

Как на той на горе светловерхой

Труждаются святые угодники,

Подвизаются верные подвижники,

Ставят церковь соборную богомольную;

А числом угодники не числены,

Честным именем подвижники не явлены,

Не явлены – не изглаголены.

И строючи ту церковь нагорную

Те ли угодники Божии, подвижники,

Что сами творят, не видят, не ведают,

Незримое зиждут благолепие.

А и камение тешут – оно болеется,

А и камение складывают – оно не видится.

А и стены ль кладут, аль подстепие,

Аль столпы ставят опорные,

Аль своды сводят светлосенные,

Али главы кроют зарные, червонные,

Аль чесные пишут образы со писания, —

И то угодники ведают, не видючи,

И того мы, люди, не ведаем.

Как приходит на гору Царица Небесная,

Ей взропщутся угодники все, всплачутся:

«Гой ecи Ты, Матерь Пречистая!

Мы почто, почто труждаемся, подвизаемся

Зодчеством, красным художеством

В терпении и во уповании,

А что творим – не видим, не ведаем,

Незримое зиждим благолепие.

Ты яви миру церковь невиданную?

Ты яви миру церковь заповеданную».

Им возговорит Царица Небесная:

«Уж вы Богу присные угодники,

А миру вы славные