И я снова, схожим образом, навязчиво сосредотачивалась на противоречиях и меняющихся цифрах — сколько раненых, сколько убитых. Если власти до сих пор не уверены в количестве жертв, что еще может быть неверно? Я была настолько скована этими деталями, что еще не перевела — я просто не могла — эти цифры в то, что они значили на самом деле: дети и учитель, которые были жестоко убиты и навсегда отняты у своих семей, навсегда лишены будущего. Я хотела, чтобы число погибших и раненых было меньше, как будто благодаря этому действия Дилана были менее ужасными. Я надеюсь, что не оскорблю память тех, кто погиб, или тех, кто остался в живых, но был ранен или получил травмы в тот день, или их семьи, сказав об этом правдиво. Должны были пройти еще многие недели до того момента, когда пелена спала, и я начала оплакивать жертв Дилана. Мы все в первую очередь скорбим о тех, кого мы любим, а Дилан был моим сыном. И я все еще не верила, что он на самом деле мог кого-то убить.

Возможно, я и стремилась избежать полной правды о том, насколько Дилан был вовлечен в трагические события, но полное отрицание, охватившее меня в эти первые дни, не было продолжительным. Величина и жестокость трагедии обрушивались на меня с каждым заголовком в газетах и с каждым звонком нашего адвоката, и снова и снова потрясали меня. Вдобавок к пятнадцати погибшим двадцать четыре пострадавших находились в местных больницах. Сведения о состоянии тяжело раненых детей постоянно обновлялись. Если они выживут, то из-за нанесенных увечий, скорее всего, навсегда останутся инвалидами. Я провела большую часть жизни, работая со студентами с ограниченными возможностями, поэтому очень хорошо понимала, что это означает.

Мой разум пошатнулся. Как это могло быть, что нет никакого способа нажать кнопку перезагрузки, прожить последние недели жизни Дилана снова и изменить конец его жизни, сделать так, чтобы ничего не произошло? Мне до слез было жаль других родителей, оплакивающих своих детей и молящихся около больничных кроватей, и приходилось постоянно напоминать себе, что нет никакого магического заклинания, которое могло бы повернуть время вспять. Я не только не могла ничего сделать, чтобы остановить это, но и теперь, когда все уже произошло, не было абсолютно ничего, что бы я могла сделать, чтобы исправить ситуацию.

Все, чего я хотела, — это вернуть своего сына и получить хотя бы еще один шанс остановить его, пока он не совершит свое ужасное последнее деяние. Мои мысли все время бежали по кругу, всегда начинаясь и заканчиваясь в одном и том же месте: «Как он мог это сделать? Как он мог это сделать?» Мы оказались лицом к лицу с катастрофой, в которой был виновен Дилан, и не было ни одного человека, который мог бы пролить свет ни на то, что произошло, ни на причины произошедшего.

Хотя на свете и нет более гостеприимных людей, чем Дон и Рут, они постепенно стали выглядеть такими же утомленными, как Том, Байрон и я. Желание передохну́ть от гостей вполне естественно, даже если они очаровательные и приятные, а мы едва ли были такими, хотя изо всех сил и старались не мешаться и свести к минимуму тяжесть нашего замешательства и горя. Я знала, что Дону хотелось посмотреть выпуски новостей, посвященные трагедии, также я знала, что не смогу этого слышать, поэтому я все больше и больше времени проводила в подвале. Годы спустя Байрон признался, что прятался за кустарником около дома, чтобы поплакать в одиночестве.

Прошлым вечером, во время встречи с нашим новым поверенным на парковке круглосуточного магазина, мы назначили встречу на следующий день: он хотел, чтобы мы приехали в его офис и познакомились с сотрудниками. Наши соседи и близкие друзья Пегги и Джордж просили нас приехать к ним после встречи с адвокатом. Я сказала, что мы приедем, после того, как я постригу волосы.

Предоставленная сама себе, я носила мужскую фланелевую рубашку и джинсы и могла по пальцам одной руки пересчитать свои посещения маникюрного салона. Тем не менее, ранее в повседневной жизни на работе я поняла, что, если у меня хорошая стрижка, которую я регулярно поправляю в парикмахерской, то я выгляжу аккуратно и профессионально без всяких укладок — на самом деле, очень часто даже не прикоснувшись к расческе по утрам. Поэтому каждый месяц я планировала стрижку и окраску волос. Я воспринимала это как необходимую гигиеническую процедуру, как душ или чистку зубов. В том месяце посещение парикмахерской выпало на день после Колумбайн.

Я решила поехать туда. Я не думала, как это будет выглядеть для всех окружающих, я вообще ни о чем не думала. Стрижка — это было последнее, чего мне хотелось в этом мире, но в тот момент чашка хлопьев, которую Рут заставила меня съесть, прямо-таки застряла у меня в горле. Я решила, что если поеду в парикмахерскую, то на некоторое время выберусь из дома Дона и Рут, дав им чуточку побыть вдвоем и отдохнуть от нас. К тому же от меня ничего не требовалось, кроме как сидеть в кресле. Я не на многое была способна, но думала, что уж с этим-то справлюсь.

Куда важнее было то, что после стрижки я буду выглядеть достойно. Я выросла с мыслью о том, что приличный вид — это способ выказать уважение. Возможно, мне было бы удобнее в джинсах и старой футболке, но в театр я наряжаюсь в знак уважения к актерам. Я и не думала о том, чтобы надеть спортивные брюки в церковь. В ближайшие дни должны были состояться похороны Дилана, а я не хотела выглядеть как огородное пугало, когда буду прощаться со своим сыном.

Том отвез нас в контору Гари Лозова, где мы встретились с его командой. Так вышло, что мы оказались за столом, заполненном юристами, даже раньше, чем сделали приготовления к похоронам своего сына. Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что мы могли отказаться обсуждать правовые вопросы до похорон, но мы были оглушены своей беспомощностью. Это сближение юридических и личных дел станет образом нашей жизни после Колумбайн, и мы будем с кем-то о чем-то договариваться многие годы. Необходимость заниматься юридическими вопросами тенью легла на наше горе — навсегда. К счастью, мы нашли этичного и сочувствующего нам адвоката, который принял наши интересы близко к сердцу.

Во время встречи Гари кратко изложил правовые аспекты нашей ситуации: судебных исков пока подано не было, но они были неминуемы. Я сидела, оцепенев, пока юристы разговаривали через мою голову. Все еще в шоке, я едва могла понимать, о чем говорится, и просто не могла заставить себя о чем-то беспокоиться. Они вели себя так, как будто на кону стояло мое будущее, но, с моей точки зрения, у меня не было будущего. Моя жизнь закончилась.

Покидая встречу, я спросила Гари о моей записи в парикмахерскую. Подсознательно я уже начала просить его об участии в самых незначительных решениях, осознавая, что я и понятия не имею, как следует себя вести и как поступать. Я все еще была в состоянии зомби. Он мягко сказал мне:

— Я думаю, вы должны делать то, что обычно делаете. Это должно помочь.

Поэтому я позвонила своему парикмахеру и попросила перенести мое время на вечер, чтобы я могла прийти, когда уйдут все остальные клиенты. Она согласилась.

Поздно вечером Том отвез меня в салон и отправился к нашим друзьям, чтобы подождать меня. Парикмахер была очень радушна, но явно чувствовала себя неуютно. Мы не очень хорошо знали друг друга. Это была моя первая попытка выглядеть и вести себя обычно с кем-то, кроме близких родственников и друзей, и я тут же поняла, что она безнадежно провалилась. Я думала, что стрижка волос потребует от меня совсем немногого, но даже эта простейшая социальная активность была сверх того, что я могла вынести. Мне хотелось, чтобы бедная женщина чувствовала себя непринужденно, но я понимала, что она больше никогда не сможет смотреть на меня как на обычное человеческое существо после того, что сделал Дилан.