Ночь тянулась для Нефертити долго и тягостно. Она не сомкнула глаз и все думала, что теперь будет. Фараон открыто, в присутствии придворных, заявил о своем нелепом решении. В конце концов, она могла бы закрыть глаза на его любовную связь с юной соперницей, если бы это не касалось твердости египетского престола и ее личной судьбы. Есть же гаремы у хеттских султанов. И она заставила бы себя выдержать еще одну женщину фараона, если бы он не стремился усадить ее на трон вместо нее, Нефертити. Эхнатон совсем обезумел. Теперь Нефертити жалела, что напрасно поддержала его, когда он по собственному капризу поменял бога для всего египетского народа и объявил себя сыном Атона и богом на земле. Боги не любят делиться с людьми своей силой и карают тех, кто посягает на нее. Они покарают Эхнатона и уже покарали ее за невольное соучастие с фараоном. Что будет теперь с детьми и с ней самой? Она должна молиться Амону и просить у него прощения себе и милости детям. Видно, Атон так и остался для нее чужим богом, и она хочет снова обратиться к Амону, который когда-то даровал ей счастье. Она потеряла его потому, что предала богов, которым поклонялись предки. Пусть невольно, но предала и теперь расплачивается за это.

Нефертити оделась, как для пышного выезда. Нарядная и внешне спокойная, она пошла к детям. Предчувствие большой беды не покидало ее со вчерашнего дня. Она нежно обняла маленьких дочерей и сказала:

— Обещайте мне, что всегда будете любить друг друга так же, как сейчас.

Анхенсенпаатон восторженно прошептала:

— Какая ты нарядная, мама. А у меня будет такое платье?

— Обязательно! Когда ты станешь царицей. А ты непременно должна стать царицей.

Затем Нефертити обратилась к Тии:

— Береги детей, что бы со мной ни случилось.

— Что ты замышляешь, Нефертити? — забеспокоилась нянька.

— Ничего не замышляю. Просто хочу просить защиты у Амона.

— У Амона? — с испугом спросила Тии. — А если фараон узнает?

— Меня уже покарали боги. Так мне ли бояться гнева фараона?

— Я боюсь за тебя, — простонала Тии.

— А я боюсь за детей. Прошу тебя, береги их, если со мной что-то случится.

Тии поняла ее намек и, побледнев, воскликнула:

— Да не чудовище же он! Он не посмеет! Не посмеет…

— Не знаю, Тии, не знаю. Эхнатон сейчас в тихой ярости.

— Но где же ты будешь молиться Амону? Ведь в городе нет его храмов.

— Я просто обращусь к небу. Он там, наш великий Ра, он меня услышит. А если не услышит…

— Если не услышит, — словно эхо, повторила Тии.

— Не думай об этом, — сказала Нефертити, — лучше пойдем в сад.

Они направились к беседке.

Несколько дней после этого прошли для Нефертити в тягостном томлении. Она почти не выходила из своих покоев, но потом стала бродить по дворцу и даже была рада, что все высокопоставленные вельможи находятся в Южном дворце, при фараоне. В душе она все-таки надеялась, что Эхнатон не посмеет поступить с ней так, как задумал. Семнадцать лет они прожили вместе, и все эти годы их тронные кресла стояли рядом. Ее ценят вельможи, ее обожает народ. Пойти против всех ради наложницы? Впрочем, если он даже бога поменял, что ему стоит поменять царицу?

Ее размышления прервало появление Эйе и Пенту. Сердце Нефертити «сорвалось в пропасть», стоило только увидеть ей их озабоченные лица. Не с добром они к ней явились, это было сразу понятно. Но царица умела владеть собой, и она не спеша, даже с какой-то торжественностью пошла навстречу вельможам.

— Как вы чувствуете себя, ваше величество? — осведомился Пенту на правах врача. — У вас круги под глазами…

— Сплю мало, — прервала его Нефертити, — все думаю…

Она остановилась в надежде, что кто-то из них двоих сейчас спросит, чем же озабочена царица, и тогда можно будет просить их повлиять на фараона, чтобы он забыл о размолвках, а она готова с ним помириться, простив ему эту девушку, с которой он развлекается. Но оба не решались начать разговор, и Нефертити высказала вслух все, о чем думала.

— Дело в том, что фараон не считает эту девушку наложницей, — сказал Эйе, выслушав ее. — Он считает, что Кийа не заслуживает того, чтобы царь любил ее скрытно от всех. Да и Кийа… начала понимать свою силу, свою роль при фараоне. Она так себя ведет, что можно подумать, будто она царствует уже лет десять.

— Так она все-таки готовится занять мой трон? — спросила Нефертити, все еще не веря в такой исход.

— Эхнатон как раз и просил нас поговорить с вами об этом, — сказал Пенту. — Он хочет, чтобы вы согласились на его решение, чтобы ему не пришлось ломать традиции и издавать для этого новый закон.

— А зачем ему мое согласие? — с некоторым вызовом отозвалась Нефертити. — Он мастер изобретать законы.

— Вы же знаете, какой он мнительный. Боится, что без вашего согласия ему с Кийа не будет счастья.

— Значит, я должна пожелать им счастья? — с насмешкой произнесла Нефертити. — А они мне чего пожелают? Что будет со мной?

— Будете жить здесь с детьми…

— На правах приживалки у чужеземки? — грозные нотки послышались в голосе Нефертити.

Эйе и Пенту переглянулись и опустили глаза.

— Не бывать этому, — тихо, но жестко сказала Нефертити. — Лучше умереть.

— Но… но… — начал Пенту, явно не решаясь что-то сказать.

— Что «но»? — сурово спросила Нефертити.

— Вашу гробницу перестали строить… по приказанию фараона…

— Ваша новость запоздала, я уже знаю об этом. Вы добиваетесь моего согласия на его счастье с другой, а он даже похоронить не захочет меня достойно. Меня могут кинуть где-нибудь, как безвестную рабыню, хотя даже их предают земле.

— Но если ты согласишься на его решение, то, может быть, фараон смягчится, — сказал Эйе.

— В таком случае мне нужно будет ожидать милости не только от него, но и от новой царицы, — с явным вызовом уточнила Нефертити. — Ведь так? И она будет ко мне милостива?

— Ее невозможно понять, — ответил Пенту. — Она то весела, то умолкнет, но на лице ее при этом печать ярости. И если Кийа взойдет на трон…