— Царь умер.

— Этого не может быть, не может быть! — закричала Кийа.

— Царь умер, — повторил Пенту.

Позвали слуг. Они занялись скончавшимся фараоном, его унесли. Эйе и Пенту стали о чем-то совещаться. На Кийю никто не обращал внимания. Вдруг вошли Сменхкара и Меритатон.

— Это правда? — в волнении обратился принц к Пенту. — Эхнатон мертв?

Ответил не врач, а Эйе:

— Правда. Фараон умер. Ты первый наследник, и трон по праву твой. Жрецы и министры скажут свое слово.

— Значит, египетский трон остается за нашей семьей? — уточнила Меритатон, которую, казалось, не сильно взволновали непонятное исчезновение матери и даже смерть отца.

Скользнув небрежным взглядом по лицу потускневшей Кийи, стоявшей молча, она впилась глазами в Эйе, понимая, что сейчас многое зависит от этого самого влиятельного вельможи страны.

— Да, это так, — подтвердил Эйе.

Все вышли, а Кийа еще какое-то время оставалась в зале: видно, несостоявшаяся царица раздумывала над своей судьбой. Всем было не до нее.

Хоронили Эхнатона в его недостроенной гробнице. Процессия была довольно скромной — Тейе, наследники трона, несколько царедворцев и жрецов храма Атона. Распоряжался всем Эйе. Позади носилок с вельможами, чуть в отдалении от процессии, слуги несли закрытые носилки. По тому, как легко они их держали, было понятно, что там, скорее всего, скрывается женщина. Кто-то заметил носилки, которые все время нарочно отставали от процессии, и от уха к уху пошел шепот: «Может, это Нефертити? Нет, наверное, Кийа». Как только саркофаг с фараоном, украшенный ажурным золотом, внесли в гробницу, загадочные носилки скрылись. Так и осталось тайной, кто в них находился.

Рабы плотно замуровали вход в гробницу с фараоном, чтобы никто не посмел нарушить его покой и не разграбил закрытые там ценности. Эхнатон даже после смерти не нарушил соглашения со жрецами Амона: он, как и обещал, ни разу за десять лет с небольшим, которые провел в новой столице, не выезжал из Ахетатона. И после кончины упокоился в пределах, обозначенных пограничными плитами.

* * *

На совещании с министрами провозглашенный новым фараоном Сменхкара заявил, что он не желает больше оставаться в городе, проклятом богами.

— Посмотрите, — говорил он, — даже колонны храмов и царских дворцов постоянно осыпаются.

— Ничего удивительного, — отвечали ему. — Они, как и все остальное, построены из необожженной глины, и мраморная облицовка не в состоянии удержать это разрушение.

— Строили быстро, наспех, — вторили другие. — Город, построенный всего за три года из такого непрочного материала, не может стоять вечно.

Мнительный и болезненный Сменхкара, по-видимому, не хотел признаться открыто, что его, к тому же, пугает воспоминание о разыгравшейся здесь трагедии и что он не хочет больше поклоняться богу, придуманному прежним фараоном, что ему неприятно огромное количество статуй Эхнатона, заполнивших здешние храмы. Скорее всего, его поддержали Эйе и Хоремхеб, имевшие большую власть над всеми остальными, и царский двор вернулся в старую столицу — Фивы. А покинутый Ахетатон быстро разрушился до основания, так что через несколько лет от него и следа не осталось.

Меритатон, как и хотела того, стала царицей Египта. Но и ей и царю не удалось даже на миг приблизиться к той славе, какой пользовались Эхнатон и Нефертити. Может быть, уязвленное самолюбие руководило молодой царицей, но на многих каменных надписях стали сбивать имя Нефертити и заменять именем ее старшей дочери. Как не раз замечал Эйе, у трона слишком тесно, чтобы два имени стояли рядом.

В различных исторических источниках зафиксировано около трех лет правления Сменхкары. Он все время болел, и страной фактически правили Эйе с Хоремхебом, которым удалось увеличить войско и укрепить границы.

Сменхкара, как жил, так и скончался, бесславно, незаметно. Претендентом на египетский трон стал подросший к тому времени девятилетний Тутанх. По возвращении в Фивы частица «атон» к его имени была заменена на «амон», так как все в Египте снова стали поклоняться богу Амону. Но повесть о нем — это уже другая история.

Когда печальная весть о кончине Сменхкары была оглашена официально, министры в полном составе собрались во дворце, чтобы решить, посадить ли на трон девятилетнего преемника или найти более достойного кандидата. Ждали Эйе и Хоремхеба. Эти двое держали в руках всю армию Египта, а значит и власть. Во всех делах их голоса становились решающими. Это была дань уважения вельможе и военачальнику, которые в сложный для страны момент сумели уберечь Египет от нападок врагов и сохранить его территорию.

Визирь, правая рука только что почившего фараона, а по сути главный министр, такой же безликий и бездеятельный, как Сменхкара, маялся от духоты, но терпеливо ожидал появления Эйе и Хоремхеба — втайне он мечтал сразиться с ними за престол, чтобы посадить на него своего сына.

Наконец появились Эйе и Хоремхеб в сопровождении многочисленной стражи. Они медленно прошли на середину зала, вдоль стен которого расположились министры и другие вельможи наивысшего ранга. Эйе оглядел их, обводя долгим взглядом: вот они, такие покорные при жизни своевольного царя, не считавшегося с законами древнейшей египетской религии, теперь проявляют явное беспокойство, но не столько о судьбе трона и страны, сколько о своей собственной. По лицам некоторых Эйе понял, что сегодня они не прочь поспорить даже с ним за место на египетском престоле. Но за спиной Эйе не только стражники, сопровождавшие его на этот совет, и это почти все понимали. Эйе давно постиг низменные души этих земных червей, умеющих только ползать перед всемогущими, и сейчас был намерен выказать им свою волю в полной мере. Настал его час, и он не упустит такого шанса, подаренного судьбой. Визирь решил опередить его и заговорил первым: