Тридцатитысячное русское войско, по мнению фельдмаршала Ласси, должно было действовать на Рейне вместе с союзниками. По плану кампании, «войско должно было выйти из Курляндии и двигаться через Литву и Польшу на Краков, в Силезию одной дорогой, разделяясь на три колонны, по маршруту, предложенному австрийским посланником бароном Бретлаком. Войско должно было двигаться 162 мили по территории Польши в течение не менее трех месяцев, учитывая, что каждый третий день будет отдыхом. На содержание корпуса выдавалась сумма вдвое больше внутренних цен, итого выходило 145 525 рублей 83 копейки. Следовательно, надо было требовать у английского двора уплаты вперед 150 тысяч ефимков наличными деньгами, чтобы для подготовки провизии и фуража в Литву и Польшу до вступления туда русского войска отправить нарочных комиссаров. Если же эта сумма английскому двору покажется слишком большой, то пусть тогда англичане пришлют своих комиссаров, которые будут заготавливать и выдавать войску провизию и фураж. В землях австрийской императрицы продовольствие войскам также должно быть приготовлено от английского двора или от Марии Терезии, по их соглашению. Войско отпускалось на два года, считая с выступления его за границу. Если мир будет заключен до этого срока, то войско будет отпущено в Россию раньше».

В январе 1742 г. главнокомандующим русской экспедиционной армии был назначен генерал-фельдцейхмейстер князь В.А. Репнин.

15 марта 1748 г. 37-тысячная армия Репнина выступила в поход. В германские порты на Балтике прибыло 60 русских галер для поддержки войск с моря и их снабжения. Войска должны были войти в район Рейна — Мозеля.

В июле русская армия вступила во Франконию. Людовик XV вновь не пожелал драться с русскими, и в апреле 1748 г. в Ахене (Аахене) открылся международный конгресс, результатом которого стало подписание 18 октября 1748 г. Ахенского мира. По его условиям, был подтвержден Дрезденский мир 1745 года, то есть передача Силезии Пруссии. Три итальянских герцогства — Парму, Пьяченду и Гуастелу (Гвасталу) — Австрия передала испанского инфанту Филиппу, а часть Миланского герцогства — Сардинии.

Ну, а Россия? Россия получила дырку от бублика, конечно, если не считать удовлетворенных амбиций матушки Елизаветы Петровны.

Фавориты и министры, правившие Россией от имени императрицы Елизаветы Петровны, по-прежнему втягивали страну в чуждый ей конфликт на территории Германии.

Позже царские и советские историки придумают «обоснование» для этой глупой войны, суть которых сводится к тому, что «Россия вступила в эту войну с целью устранить опасность установления прусской гегемонии в Центральной Европе. Прусская агрессия угрожала не только Австрии, но также Саксонии и России»[33]. Увы, толковых объяснений этому не приводит ни Л.Г. Бескровный, ни иные историки.

На самом деле перед Россией стояли две жизненно необходимые задачи. Во-первых, требовалось ликвидировать огромную Дикую Степь и устранить татарскую угрозу Центральной России, а затем получить выход в Средиземное море, а во-вторых, освободить Правобережную часть Малой России и Белую Русь от гнета польских панов. Причем последнюю задачу нужно было решать срочно — магнаты Речи Посполитой проводили жесткую политику полонизации населения и искоренения православной церкви. Еще при Петре Великом Правобережье могло само упасть к ногам царя, но русские власти не только не поддержали борьбы казачества с панами, но и всеми силами сдерживали ее.

Наконец, у России были и второстепенные задачи — освоение берегов Тихого океана и укрощение среднеазиатских кочевников.

Участие же в германских войнах ничего не давало России, а лишь отрывало ее ресурсы от решения национальных задач.

Почему же тянуло в Европу всяких там Бестужевых-Ркжиных, Воронцовых, Шуваловых и др.? Во-первых, огромные взятки, регулярно выдаваемые послами Англии, Франции и Австрии. Ну, а во-вторых, европейские дела для них были придворной политической игрой, в ходе которой можно свалить конкурента и получить от императрицы новый чин и новые поместья.

Кстати, об императрице. Елизавета унаследовала от отца лишь страсть к Бахусу и Венере. Умственные же способности она унаследовала от матери-чухонки.

В Елизавете Петровне непостижимым образом сочетались набожность, строгое соблюдение всех церковных постов и обрядов, частые поездки на богомолье со страстью к балам, маскарадам, охотам, катанию с гор летом на роликовых тележках, а зимой — на санях. Но главным в ее жизни были фавориты.

И вот царице начали нашептывать гадости про прусского короля Фридриха II. Честно говоря, и без наговоров он внушал неприязнь подобным дамам. Фридрих терпеть не мог женщин и попов, и их не допускали к нему во дворец, за исключением каких-либо особо важных церемоний. Король был энциклопедически образован, много писал — интересно, но очень едко.

У Фридриха не было ни малейшего желания ссориться с Россией, с которой у него не было ни спорных проблем, ни даже общей границы. В августе 1754 г. в Берлине проездом оказался Лейтрум — подполковник русской службы. Король пригласил его во дворец Сан-Суси и в конфиденциальной беседе попросил сообщить кому следует в Петербурге, что он, Фридрих, «к ее Особе [Елизавете. — А.Ш.] всегда имел совершенное почтение, каково подлежит высоким и преславным Ее добродетелям и качествам». Далее король заявил, что «не желает более как восстановления между двумя дворами доброго согласия и получения по-прежнему себе дружбы Ее Величества Императрицы... Повторял он мне высокопочитание свое к священной Ее Величества Особе и к удивлению достойным Ее высоким качествам, оказывая при том и собственное свое желание о восстановлении доброго согласия... Его Величество прибавил к тому еще сие, что завещание Петра Великого есть неоспоримое доказательство, что польза России велит быть в согласии с Пруссией; что для себя он ничего не требует... что он весьма б рад был, ежели б ему позволено было послать сюда в тайне кого-нибудь, который бы мог изъявить его намерение...»[34].

10 сентября 1754 г. Лейтрум подал запись разговора с Фридрихом, но не императрице, а вице-канцлеру М.И. Воронцову. Дошла ли записка до Елизаветы, неизвестно, скорей всего — нет. Зато ей со всех сторон нашептывали, мол, прусский король о забавах вашего величества отозвался так-то и так-то. Обидчивая Елизавета насмерть возненавидела Фридриха.

Объективности ради стоит отметить, что аналогичная картина происходила и в Версале. Австрийскому канцлеру Кауницу и его дипломатам удалось убедить маркизу де Помпадур, что безбожник Фридрих сочиняет о ней фривольные стишки и всячески издевается над ее поведением.

Кстати, тот же Кауниц высказался о России: «...так как политика этого государства истекает не действительных его интересов, но зависит от индивидуального расположения отдельных лиц, то невозможно строить на ней продолжительную систему»[35].