Эта ее трогательная детская любознательность наполнила его холодным предвкушением вкуса ее тела, который он по-прежнему надеялся однажды отведать. Интересно, там, внизу, волосы у нее тоже светлые? Но при всем при этом она была для него чем-то священным, этаким редкостным явлением. Единственным ее недостатком были скулы, несколько выступающие, но не так чтобы очень, да еще слишком широкий польский нос. Но он уже давно перестал ее сравнивать с идеалами женской красоты. Он взял ее ладонь, раскрыл ее и приложил к своим губам.

— Кэтлин ни Хулихэн[10], Элизабет Барнетт Браунинг[11], королева Маб[12]… — Он уже слышал, что она начала грустно посмеиваться. — Бетти Грэбл[13]… на кого еще она так действовала?

— Эта женщина… в «Карамазовых»?

— Ах да, Грушенька. А кто еще? «Питер Пол Маундс»[14], «Бэби Рут»[15], Клеопатра… — Она обхватила его голову и впилась губами ему в рот. Ей не хотелось вот так отвергать, разочаровывать его, но чем больше она старалась возбудить в себе физическое влечение, тем меньше чувствовала что-либо подобное. Может быть, если бы они все же это проделали, у нее внутри распрямилась бы некая пружина. Он был безусловно нежный, он был достоин ее любви, и если уж она позволила бы кому-то войти в нее до того, как она найдет себе мужа, это вполне мог оказаться и Клемент. А возможно, и нет. Она ни в чем не была убеждена. Она позволила ему запустить язык ей в рот. Его удивило это ее приглашение, и он повалил ее на землю и навалился на нее и начал надавливать, но она выскользнула, вскочила на ноги и вышла обратно на тропинку, и он догнал ее и начал извиняться, но потом увидел, как она напряжена и сосредоточенна. Эти ее поразительные резкие смены настроения уже стали для него чем-то вроде ярко раскрашенной игрушки, подвешенной над колыбелькой ребенка. Они шли дальше в почти могильном молчании, вышли к дороге, потом к ее меблированному жилью, где остановились под огромным викторианским портиком, и в ярком свете луны их большие, чернильно-черные тени растянулись далеко по траве.

— Я понятия не имею, как это делается.

— Я бы мог тебя научить.

— Я буду смущаться.

— Только первые пару минут. Это нетрудно. — И оба они рассмеялись. Ему нравилось целовать ее смеющийся рот. Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам.

Он стоял на тротуаре, глядя, как она удаляется по дорожке к дому — округлая попка, полные бедра. Потрясающая фигурка. Она обернулась, помахала ему рукой и исчезла.

Надо жениться на ней, пусть это и полное сумасшествие. Только как? У него не было ничего, даже перспектив, если только не удастся получить еще одну премию или его возьмут на факультет ассистентом; но работу нынче искали многие, у кого были более высокие научные степени, чем у него. А ее он скорее всего потеряет. Эрекция по-прежнему возбуждала его, а он все стоял там, на освещенном луной тротуаре, всего в сотне футов от места, где она раздевалась.

— И чего вы за ней таскаетесь? — спросила Клемента миссис Ванецки. Клайд, ее черно-белая дворняга, растянувшись, спал у ее ног, в тени. Был жаркий воскресный полдень последнего дня весны, вокруг раскинулся промышленный городок. Даже бурная Уиншип-ривер, протекавшая ниже дома, казалась теплой и какой-то маслянистой. В застывшем воздухе над железнодорожными путями, тянувшимися по берегу реки, висели остатки от облака дыма, выпущенного давно прошедшим поездом.

— Ну, не знаю, — сказал Клемент. — Я полагаю, в один прекрасный день она может разбогатеть.

— Она? Ха! — По случаю визита Клемента миссис Ванецки надела тщательно отутюженное синее хлопчатобумажное платье с кружевами по воротнику и белые полуботинки. Рыжеватые волосы она зачесала наверх и скрепила белым гребнем на темени, подчеркнув таким образом рост — она была на полголовы выше дочери, — а также свои широкие скулы и высокий лоб. За ее вызывающей игривостью Клемент ясно видел жалкие остатки былого величия, убогие попытки скрыть жизненные неудачи, что никак не соответствовало его ожиданиям. Висевшая в гостиной сильно отретушированная фотография в рамке демонстрировала ее самое всего десять лет назад — она стояла, гордо выпрямившись, рядом с мужем. На шее у того был фуляровый платок а-ля Байрон, волосы развевались на ветру, а мягкая фетровая шляпа повисла в руке. Его непонимание презрения, нередко смертельно опасного, с каким Америка встречает иностранцев, тогда еще не довело его до больницы и не превратило в параноика, в ярости бросающегося на фургон «скорой помощи» и орущего что-то по-польски, проклинающего собственную жену, которую он считал шлюхой, и весь род человеческий, который же полагал сплошными убийцами. Теперь у нее оставалась только Лина. Лина, всегда умевшая взять ответственность на себя, «единственная с мозгами в башке». Пэтси, сестра Лины и средняя дочь в семье, уже два раза делала аборт от разных мужиков, одного из которых, как она сама призналась, даже не знала по фамилии. У нее был совершенно дикий громкий голос, напоминавший вой, а глаза вечно лихорадочно метались с одного предмета на другой. На самом деле она была хорошая девушка, с добрым сердцем, просто голова у нее была совершенно пустая. Однажды Пэтси довольно ясно намекнула Клементу, что отлично знает, что Лина не подпускает его к себе и что она вполне готова «разок-другой» заменить ее собой. За этим предложением не скрывалось никакой зависти или зла, всего лишь сам факт ее готовности и никаких негативных эмоций, как бы он ни поступил. «Эй, Клемент, а как насчет меня, коли уж она тебе не дает?» Шутливым тоном, разумеется, если не считать этого блеска в ее глазах, который было трудно не заметить.

Был еще Стив, последыш, но для нее он почему-то вообще шел не в счет. Тихий и мрачный, хотя добрый малый с тяжелой походкой, крестьянская отрыжка в семье. Стив был чем-то похож на Пэтси, всегда просто плыл по течению, однако по крайней мере он не был помешан на сексе. В фирме «Хэмилтон пропеллер», где он работал, его любили и уважали, что было достаточно необычно. Но уж они знали, какой он серьезный работник, он даже получил повышение после первых шести месяцев работы в компании, стал калибровщиком — а Стиву было лишь девятнадцать, и в средней школе он учился всего два года. С ним-то все всегда будет в порядке, хотя его последние выходки немного ее беспокоили.