Разобраться, чем именно они страдают, у нее не оказалось времени.

Где-то рядом возникла суматоха, несколько человек кеглями отлетели в стороны, и Милена, повернувшись, увидела, как в ее сторону, воинственно поводя плечами, пробирается Ролфа. «Всё, сейчас одному из них точно перепадет».

Но это оказалось не совсем так: Ролфа подняла стол. Не очень большой, скорее декоративный, из бамбука. Попадали пивные кружки, отчего на полу бурно зашипела пена; сборище забулдыг предостерегающе загудело, но тут стол угодил по лампе и вывел ее из строя.

Милену что-то вскользь задело по лицу — кажется, понятно теперь, откуда у Ролфы на зубах все эти выщербины, — и она, закрывшись руками, закричала:

— Ролфа! Прекрати немедленно!

Та приостановилась, задорно поблескивая глазами.

— Ролфа! Тихо, тихо, никто к нам не лезет!

Ролфа, сморгнув, как-то разом сконфузилась и поникла с виноватым видом.

— Опусти сейчас же стол, — велела Милена.

«А то, не дай бог, кого-нибудь пришибешь».

— Да-да, вот так, опусти. Ладно? Ничего же не произошло.

Стол аккуратно встал на место. Ролфа нежно его погладила, словно извиняясь перед мебелью.

Милена, протолкнувшись через скопище потных спин, схватила Ролфу за руку и потянула.

— Пойдем, пойдем. Ролфочка. Ну пойдем же.

И Ролфа покорно, не упираясь, позволила себя вывести на свежий ночной воздух. Следом увязался было и бармен.

— Э! А за лампу кто рассчитываться будет?

— Умоляю, не лезь! — истово взмолилась Милена. Что-то в ее голосе его убедило.

Ролфа сбросила ее руку со своего локтя и двинулась к реке. Милена окликнула — ноль эмоций. Тогда она припустила следом, пытаясь догнать. Ролфа шла не останавливаясь, стремительным шагом. Стояла темень — освещения в этом квартале не было, — и очень скоро до Милены дошло, что она осталась одна. В какой стороне находится общежитие, можно было догадаться лишь приблизительно, по течению реки.

«Ну что ж, — подумала она покинуто, — вот и все». Все когда-нибудь кончается; вот и это не исключение.

Назавтра, в час дня, к условленному месту у ступеней Ролфа не пришла.

В шесть они с Джекобом отправились на Кладбище, которое встретило их угрюмой тишиной. Затаившись как мыши, они все ждали, когда начнется пение. Темень сгущалась. Наконец они потихоньку пробрались поближе к столу и осторожно выглянули из-за костюмов.

Бумажные листы были скомканы или изорваны. Разодранные по переплету партитуры с вырванными страницами валялись на полу. В углу сиротливо лежал электронный прибор с выломанной передней панелью. Не уцелели ни вафли, ни каучуковый поднос, у которого был обломан угол, а поперек поверхности пролегала трещина. Что уж говорить о книжных обложках.

Милена, опустившись на колени, подняла то, что осталось от тетради с Вагнером. Пытаясь как-то разгладить измятые листы, она обнаружила между ними плевок. Оставалось лишь утереться и продолжать собирать то, что можно было собрать.

— Джекоб, — сказала она дрогнувшим голосом. — Поможешь мне со всем этим разобраться?

Они взяли партитуры, какие смогли собрать, а заодно и вафли и бережно, как какую-нибудь урну с почитаемым прахом, препроводили все в Раковину, к Милене в комнату.

— Передай ей, что они у меня, — попросила она Джекоба. — Скажи, что она может их забрать, как только захочет.

И стала располагаться ко сну, почему-то вспомнив о лабиринте комнат, в каждой из которых теплилась своя жизнь. На ночь решила посмотреть партитуру «Песни о земле».

В последней части излагалось что-то вроде истории о призраке. Встречаются двое старых друзей, и один в загадочной форме повествует о жизни в минувшем, о том, как им было найдено место упокоения. Что он якобы отбывает в вечность, в яркую сияющую синеву. Это путь, который он избрал.

Милена вообразила себе музыку. Она была не о смерти. Скорее о красоте мира, в котором обитает человек, и печальной необходимости рано или поздно этот мир покинуть. О горести утраты друзей и неизбежности этого. Вспомнился голос Ролфы, поющей «Ewig… ewig». Вечность.

Теперь музыка принадлежала ей, Милене. Она сблизилась с ней. Незаметно для себя она прижала эту кремовую бумагу к себе, как будто обнимала кого-то. Она держала в объятиях призрак, абстрактный образ того, что могло бы произойти.

В ту ночь ей снились мускусные быки, кочующие по тундре. Они шли и бесприютно кричали, как чайки над морем.

УТРОМ МИЛЕНУ РАЗБУДИЛ Джекоб.

— Мисс Шибуш! Мисс Шибуш! Смотрите, смотрите, что у меня для вас есть! — восклицал он в радостном волнении. И перешел вдруг на шепот:

— От мисс Пэтель, — и передал ей сложенный лист бумаги.

Конверт. Все равно что послание из прошлого века. Аккуратно его вскрыв, Милена извлекла плотную белую карточку с золотистой каемкой. Улыбающийся Джекоб не отходил.

На карточке что-то было выведено гладким каллиграфическим почерком.

— Вы не находите возможным посвятить меня в то, что здесь написано? — робко спросил Джекоб.

— Это приглашение, — ответила Милена. — Отужинать завтра, в восемь вечера. — Она передала карточку ему. — С семьей Ролфы.

МЕДВЕДИ В ЛОНДОНЕ ПРОЖИВАЛИ вместе, на одной из улиц в Кенсингтоне. А точнее, на Нэш-террас, в громадном розоватом особняке с черными деревянными дверями.

Чтобы дотянуться до дверного молотка, у Милены недоставало роста: несколько раз безуспешно подпрыгнув, она предусмотрительно решила не рисковать потерей собственного достоинства и заколотила по двери ладошкой.

Внутри послышались какие-то крики, глухие стуки, и дверь неожиданно распахнула юная медведица, на которой не было никакой одежды. По всему туловищу у нее топорщились косички. Из помещения ощутимо дохнуло морозным воздухом. Малая медведица, вопросительно глянув на Милену, завопила в глубину дома:

— Ролфа-а! Тут к тебе подружка твоя заявилась! — и отошла, оставив дверь нараспашку.

Внутри стоял отчаянный холод. Все стены между стоящими вплотную домами были снесены, и получалось единое огромное пустое пространство, идущее внутри зданий вдоль улицы. Здоровенный Гэ-Эмище (мужчина) в маске сварщика сидел на корточках над механическим агрегатом и приваривал к нему какой-то узел. Милена успела заметить, что по полу сквозняком раздувает клочки меха.

— Дверь закрой! — крикнула ей медведица-подросток и, не дождавшись, пока та отреагирует, со строптивым видом прошла и сама захлопнула дверь. — Не видишь, что ли, у нас от этого волосы выпадают! Маленькая, а неповоротливая. — Ролфа! — уже не крикнула, а рявкнула она. — Ты там свою толстую тушу поднимешь с дивана или нет?