На ужин предстояло отведать тюленя, зажаренного целиком. Глаза у него совершенно побелели, а туловище окружал карниз из янтарного жира.

Отец Ролфы, подавшись вперед, явно собирался выковырять глаз тюленя.

— Папа! — воскликнула Анджела. — Пожалуйста, не забывай: у нас гости.

— Хочешь глазик, Суслик? — перевел глава семейства взгляд на Милену.

— Да, пожалуйста, — ответила она застенчиво. Он передал ей глаз на тарелке. Тот тихонько перекатывался. Не сводя застывшего взгляда с Анджелы, Милена с тихим ужасом положила глаз себе на язык. «Это виноградинка, — внушала она себе, — просто виноградинка». Глаз при разжевывании захрустел.

— Мы, признаться, манерничаем в основном из-за вас, мисс Шампуш, — заметила Анджела, принимаясь разделывать тюленя. — Обычно мы просто разрываем горячую тушу на куски, голыми лапами. — Не без апломба она шлепнула кусок тюленьего филе Милене точно на тарелку, не пролив на стол ни капли жира.

— Вина, мисс Шамбаш? Мы его готовим сами, из остатков всякой бурды. Надеюсь, вам понравится.

— Как вам угодно, — ответила Милена. — Я могу пить все подряд.

— Если поведешься с Ролфой, — заметила Зои без тени иронии, — еще и не того наберешься.

Анджела между тем продолжала подавать еду.

— Ма шер, — обратилась она к сестре, — ты уронила нагрудник. — Слово она в шутку рассекла надвое, как апельсин. Они подтрунивали над всем и всеми: над Ролфой, над Сусликами, над тем, как, на их взгляд, относятся эти самые Суслики к ним самим. «Девчушки-веселушки», — подумала про них Милена. Но это не повод для того, чтобы вам все сходило с рук.

— Только на сей раз, прелесть моя, не пытайся в него высморкаться. Представляете, мисс Шимпанзе, в прошлый раз, уронив свой нагрудник, она подняла его и высморкалась, а оказалось, это подол моего платья.

— Что ж, — невозмутимо заметила Милена, пригубливая вино, — ведь она же вытерла о него всего-навсего нос, а не задницу.

— Девушки, еще немного разговоров в таком духе, и я попрошу вас выйти из-за стола, — строгим голосом вклинился отец.

НАЧАЛОСЬ СЕРЬЕЗНОЕ ЗАНЯТИЕ: поглощение пищи. Действо оказалось шумным и продолжительным. На тарелки, а затем в отверстые зевы загружались целые груды вареных водорослей. Был также подан салат из целой сырой макрели. Отец Ролфы цеплял рыбу за хвост и с хрустом отправлял себе в пасть, целиком. Большим деликатесом считались также тюленьи лапки.

— Не грызи ты ногти, Зои, — сделала замечание Анджела, — а то что про нас подумает мисс Шитбуш?

— У вас, кажется, какая-то проблема с моим именем, — отреагировала Милена, до этого момента безуспешно пытавшаяся разделать свой кусок тюленины; для этого руки надо было задирать чуть ли не выше головы. — Моя фамилия Шибуш. Наша семья из Восточной Европы, но вообще у этой фамилии ливанские корни. А у вашей, я так понимаю, тоже азиатское происхождение?

Наступила тишина, по холодности не уступающая здешней комнатной температуре.

Ролфа все время молчала. Уставясь перед собой на тарелку, она степенно вкушала с нарочитой благовоспитанностью, отчего так и хотелось чем-нибудь в нее запустить, например тем же куском тюленины. В ответ на просьбу передать соль Ролфа молча потянулась через стол, медлительно, как ржавый шарнир. Она словно скрывалась, даже здесь, в своем родимом гнезде.

Наконец отец семейства, шумно вдохнув, хозяйским жестом смахнул себе в кулак горстку водорослей, случайно упавших на стол, и, подержав, кинул себе через плечо.

— Ну так что, Суслик: ты у нас работаешь в Кукольном городке, верно?

— Вы обращаетесь ко мне? — требовательно переспросила Милена.

— Ну не к тюленю же.

— Меня зовут Милена. Вам, наверное, забыли об этом сказать.

— Ладно. Милли. Так ты там работаешь?

— В Национальном театре Южной Британии. Да, там.

— Так вот не могла бы ты, пожалуйста, сказать моей дочери, какое отношение это самое место имеет к Гэ-Эмам? Например, позволят ли ей когда-нибудь там петь?

Это что, давняя мечта Ролфы? Сердце Милены сочувственно дрогнуло. Ролфа, милая, тебе никогда не выйти на сцену Зверинца, если ты будешь прятаться по туннелям. Милена посмотрела на подругу. Ролфа задумчиво потянулась к фужеру с вином, взглядом уйдя куда-то вглубь себя.

И Милена с тихой откровенностью ответила на вопрос отца:

— Наверно, все же нет.

— Ролфа, ты слышишь? Мы с тобой разговариваем! — И отец грохнул лапищей по столу. Ролфа подскочила вместе с фужерами и серебряной утварью. — Ты хоть раз взгляни на себя, девочка моя. Кто тебя туда пустит, на сцену, ты же вся в меху!

Ролфа нерешительным движением взяла нож с вилкой и снова молча принялась за еду.

— Да у вашей дочери вокал лучше, чем у всех певиц в Национальном театре! — с жаром заговорила Милена. — И композитором она могла бы стать превосходным. — Она взглянула на Ролфу в надежде увидеть какую-нибудь ее реакцию: хоть бы удивилась, что ли. Но та словно надела маску. — Ей бы хоть какую-то помощь, или дополнительную практику, или поддержку… — И тут Милена осеклась. Это может сделать лишь она сама. Без всякой посторонней помощи или вмешательства.

— Это действительно так? — спросила Зои, подавшись вперед.

Глаза у Милены от внезапно навернувшихся слез разбухли шариками; не в силах ничего произнести, она лишь кивнула в ответ.

— Ты не можешь сказать, почему моя дочка такая толстуха-разгильдяйка? — спросил глава семейства.

— Потому, что вся в отца! — дерзко, как плевком, ответила Милена.

Он это понял и оценил. И рассмеялся, обнажив по-хищному острые зубы.

— Черт побери, а ведь это так! — одобрительно рявкнул он и рыгнул.

— Чем она там занимается весь день? — обеспокоенно осведомилась Зои.

— Извините, я не готова рассуждать о Ролфе с таким видом, будто ее здесь нет.

На вопрос Зои ответил отец:

— Да чем занимается: шляется, и все дела. Все думает, будто что-нибудь р-раз! — и произойдет. Ангел какой-нибудь спустится и все уладит. — Он перевел взгляд обратно на Милену. — Она уже порастратила достаточно времени. Да и денег. В конце лета отправится в Антарктику.

— Антарктику? Вы хотите сказать, на Южный полюс? — Милена даже онемела от таких слов. — Но… но… зачем?

— А затем, — с ехидной елейностью сказал отец, — что там мы зарабатываем свои деньги.

Милена поймала себя на том, что невольно не то улыбается, не то скалится — от тихой ярости и от абсурдности происходящего.

— Но что делать в Антарктике Ролфе?

— Повкалывать для разнообразия, — отвечал отец. — У нас не так, как у вас, людей. У нас во всем равенство. Женщина у нас вкалывает наравне с мужчиной, а если нет, то мы ее под зад коленом, пока не исправится! Так что до Нового года быть ей в Антарктике, — отец благодушно хмыкнул, — а не то не сносить ей башки.