Уже в конце VIII в. до н.э. Спарта начала отодвигать свои границы на северо-восток за счет земель Аргоса, что с неизбежностью привело ее к столкновению с последним. По большей части война в Древней Греции происходила в форме конфликта между соседями из-за какого-то куска территории. В первой половине VI в. до н.э., когда реформы Ликурга уже достаточно глубоко пустили корни, спартанцы почувствовали себя достаточно сильными, чтобы начать наступление из долины Эврота на север и вторгнуться в Аркадию. Здесь, однако, они неожиданно потерпели неудачу на равнине под Тегеей и решили удовольствоваться скорее символической гегемонией, чем полномасштабной оккупацией. Однако явным признаком их полной уверенности в том, что ни аргивяне, ни аркадяне, ни люди из какого-либо другого полиса не будут настолько сильны, чтобы нанести удар по Лакедемону, было то, что вплоть до II в. до н.э. они фактически не возводили городских стен (хотя к тому времени в город проникали враги – см. девятую главу). По сути, Спарта оставалась лишь квазиурбанизированной, и пять «деревень», которые образовывали город (четыре изначальных плюс Амиклы с середины VIII в. до н.э.), сохраняли определенную обособленность и особую идентичность. Например, четыре изначальных деревни создавали команды, чтобы соревноваться друг с другом во время спортивных состязаний, а жители Амикл совершали особые приношения своему местному божеству Аполлону и ежегодно справляли праздник Гиакинфии, чтобы противопоставить его ежегодному празднику Карнейи, также в честь Аполлона, но общий для всех дорийцев.

Жизнь Спарты, как она сложилась в VIII–VII вв. до н.э., представлявшая собой жизнь суровой воинской общины, занимавшей огромную территорию в 8000 квадратных километров (крупнейшая во всей Греции; Сиракузы, шедшие вторыми, сильно уступали ей с их 4000 квадратных километров). Мощь этой общины основывалась на эксплуатации коренных греков, находившихся фактически на положении рабов, которых спартанцы без обиняков называли илотами («пленниками»), и на жесткой военной дисциплине, предписанной на всех спартанских мужчин с весьма юного возраста (хотя и не с пеленок). В течение всей архаической эпохи (VII–VI вв. до н.э.) в Греции Спарта, несомненно, являлась сильнейшим эллинским государством. C середины VI в. до н.э. она стала укреплять свою гегемонию с помощью формирования политического альянса, включавшего в себя большинство полисов Пелопоннеса (отсюда его современное название – Пелопоннесский союз), весьма важной его задачей среди прочих была защита от возможного восстания илотов внутри самого Лакедемона. Бесспорным лидером союза являлась Спарта, которая возглавила сопротивление греков Персии в 480– 479 гг. до н.э., оказавшееся неожиданно успешным.

Уже в 540-х гг. до н.э. к Спарте обращался за помощью лидийский царь Крез, когда над ним нависла угроза со стороны Ахеменидской империи Кира, находившейся тогда на подъеме. Однако прежде чем втянуться в боевые действия на азиатском континенте, спартанцы отправили Киру жесткую дипломатическую ноту, требуя от него убрать руки от их лидийского друга, на что, как передают, Кир ответил презрительно: «Кто такие эти спартанцы?» Так продолжалось вплоть до правления могущественного спартанского царя Клеомена I (ок. 520–490 гг. до н.э.), при котором позиция Спарты по отношению к Персии стала насущным политическим вопросом. Мрачный конец правления и жизни Клеомена совпал по времени с первым вторжением персов в Балканскую Грецию, которое завершилось катастрофой для них и триумфом афинян при Марафоне (см. пятую главу). Но хотя спартанцы и согласились безо всяких отговорок помочь в борьбе с интервентами, войско лакедемонян не сумело присоединиться к афинянам до того, как состоялась эта знаменитая битва, – как передают, из-за того, что необходимость провести религиозные обряды помешала спартанцам вовремя покинуть Спарту, однако, возможно, также и потому, что у них дома вновь возникли трудности, связанные с бунтами илотов.

Через десять лет ситуация серьезно изменилась, Дарию в 486 г. до н.э. наследовал в качестве великого царя Ксеркс, который, как только покончил с большими внутренними трудностями (в Вавилонии и Египте), все внимание с 484 г. до н.э. направил на то, чтобы решить «греческий вопрос» раз и навсегда. Его гигантские силы двинулись в 480 г. до н.э. по суше и по морю. Эта экспедиция – главная тема исторического шедевра Геродота. Галикарнасец, и это делает ему честь, не щадит чувства греков, не скрывая, что большее их число сражалось на стороне персов, нежели против них, и рассказывая о ссорах, происходивших между немногочисленными городами и общинами греков, оказавших персам сопротивление (лишь 31 из как минимум 700 только в одной Балканской Греции) даже после того, как войска Ксеркса проникли в глубь греческих земель. Фокидяне, рассказывает Геродот, решили воевать против персов только потому, что их соседи фессалийцы оказались на стороне персов! Что же касается аргосцев, то они de facto«мидизировались» (враги наших врагов, то есть Спарты, наши друзья), но не идя на столь активное сотрудничество с персами, память о котором впоследствии преследовала фиванцев.

Сам Геродот счел, что главная заслуга в успехе сопротивления принадлежит Афинам, которые руководили действиями антиперсидской коалиции на море и с помощью своего великолепного флота, построенного за счет местных запасов серебра, одержали победу в битве при Саламине в августе 480 г. до н.э. [35]. Однако по крайней мере серьезную роль сыграло вдохновлявшее на подвиги жертвенное сопротивление спартанцев в Фермопильском проходе несколькими неделями раньше. Особенно важную роль лакедемоняне сыграли в решающем сражении при Платеях на земле Беотии летом 479 г. до н.э. Морская операция около мыса Микале (близ острова Самос) в Малой Азии сразу после этого только довершила дело.

Таким образом, Спарта вместе с Афинами «выиграла» греко-персидские войны и тем самым создала возможности для последующего невиданного расцвета греческой культуры, который часто называют «золотым веком» Эллады. Однако самого Лакедемона этот расцвет почти не коснулся. Его история связана по преимуществу с городом, о котором пойдет речь в следующей главе, – с Афинами. С другой стороны, влияние Спарты не только на историю и культуру Древней Греции, но во многом и на всю западную традицию не стоит преуменьшать. С конца V столетия до н.э. (как прямое следствие военно-политического и культурного противостояния между Спартой и Афинами) получило развитие явление, известное современным историкам под названием «спартанского миража» или «спартанского мифа». Спарту возвели на пьедестал теоретики и политики-практики: лаконофилы (то есть проспартански настроенные) видели в ней достойный подражания идеал, другие, напротив, рассматривали ее как модель того, что нужно всячески критиковать и чего надо избегать.

Роль и социальный статус женщин, которые, если исходить из принятых у греков стандартов, пользовались немалой свободой (например, они имели право владеть земельной собственностью и распоряжаться ею по своему усмотрению), положение илотов (см. выше) и отношение к иностранцам (спартанским порядкам была присуща невероятная ксенофобия) – таковы те три вопроса из числа наиболее дискуссионных и сложных, которые являлись предметами постоянных споров и пропаганды. В период ранней Римской империи Спарта превратилась в некий исторический заповедник своего древнего прошлого, что стало как следствием ее символического статуса, так и импульсом к дальнейшему развитию мифа о ней. Примечательно, что Плутарх, немало потрудившийся над его формированием (в частности, его перу принадлежит апологетическая биография Ликурга), во время посещения Лакедемона примерно в 100 г. н.э. увидел, как спартанских юношей бичевали порой до смерти для развлечения иноземных туристов. Возможно, разгром в 260-х гг. до н.э. и без того духовно истощенной спартанской общины бандой варваров, известных под именем герулов, стал своего рода актом милосердия по отношению к Спарте.