– Не хочет, – заключил северянин, обернувшись к приятелям. – Дадим ему полакать пивка для храбрости?

Одинцов положил руку на широкое запястье хайрита и резко дернул, освободив плечо от цепкого захвата.

– Ты, парень, вылакал уже достаточно, – холодно произнес он. – Пошел прочь!

В серых глазах хайрита вспыхнул огонек ярости, рука потянулась к кинжалу. Драчун, – определил Одинцов. Высокомерный забияка – из тех, кто, хлебнув лишнего, готов сцепиться хоть с самим дьяволом. Таких не любили – ни в десанте, ни в морской пехоте, ни в спецвойсках. Бойцы хорошие, но слишком непредсказуемые.

– Что ты сказал, сопляк? – прошипел хайрит. – Ты, молокосос, щенок! Да развеют Семь Ветров твои кости!

Отчасти он был прав. За пять прошедших дней Одинцов уже попадал в ловушку, расставленную несоответствием его истинного возраста и внешности. Этому забияке было за тридцать – скорее года тридцать три или тридцать четыре. Зрелый мужик и, несомненно, опытный воин; такой не снесет оскорбления от юнца, младше на добрых десять лет. Однако с точки зрения Одинцова, полковника Одинцова, обитавшего сейчас в теле Рахи, молокососом, сопляком и щенком был как раз этот драчливый северянин.

– Брось, Ольмер, – произнес один из хайритов, плотный коренастый мужчина. – Парень, конечно, груб и непочтителен со старшими, но он не из Домов Хайры. Все южане такие. Не резать же каждому глотку…

– Каждому – нет. Но вот эта глотка – моя. – Рослый Ольмер тянулся к горлу Одинцова. – Если только щенок не извинится!

– Щенок не извинится, – заверил Одинцов хайрита, потом крепко стиснул его предплечья и, подставив ногу, рванул вбок. Ольмер, не ожидавший подсечки, растянулся на земле.

Но в следующее мгновенье он вскочил, словно резиновый мяч.

Наблюдая за его ловкими стремительными движениями, Одинцов понял, что северянин владеет искусством борьбы. Тем не менее сейчас это не играло большой роли: Ольмер, возможно, был непобедим с мечом и секирой, но в рукопашном бою знание самбо и карате сулило Одинцову неоспоримое преимущество. И он это быстро доказал.

Когда его противник очередной раз пропахал борозду в дорожной пыли, за спиной Одинцова раздался властный спокойный голос:

– Ольмер, тебе не совладать с этим южанином! Побереги свои ребра и свой копчик!

Это был голубоглазый хайрит – тот самый, что сидел за столом с айденскими капитанами. Очевидно, один из предводителей северного воинства, – решил Одинцов, разглядывая спокойное красивое лицо. Оно показалось ему странно знакомым, словно в глубине подсознания Рахи сохранился смутный отпечаток этого облика. Густые темные брови, твердые очертания подбородка и губ, прямой нос, широковатые скулы… Впрочем, Одинцов знал, что все сильные люди слегка походят друг на друга. А этот человек был силен, очень силен!

Ольмер встал, сплюнул кровь с разбитой губы. Выглядел он совершенно спокойным, только в серых зрачках мерцали холодные яростные огоньки. Одинцову был знаком такой взгляд – взгляд бойца, знающего себе цену и не смирившегося с поражением.

Голубоглазый предводитель вытянул руку, коснувшись груди Ольмера.

– Ты хочешь взять выкуп за кровь? По нашему закону?

– Да, Ильтар! И завтра же! В круге!

Тот, кого назвали Ильтаром, посмотрел на Одинцова, и в его взгляде мелькнуло странное сожаление. Потом он перевел глаза на Ольмера.

– Он будет беспомощным против челя… ты же знаешь…

Чель! Короткое слово, незнакомое, звонкое, словно удар молота по наковальне. Одинцов порылся в памяти, но она не подсказывала ничего.

Ольмер вытер рот и протянул вождю окровавленную ладонь.

– Клянусь Семью Ветрами и Гримом, первым из них! Я бы не сказал, что этот крысеныш такой беспомощный.

Потом он повернулся к Одинцову и осмотрел его с головы до ног – медленно, с каким-то профессиональным интересом, словно оценивал стати лошади или раба. Лицо его было сосредоточенным; кровь, сочившаяся из разбитой губы, тонкой струйкой сбегала по подбородку. Внезапно хайрит вытянул руку в странном жесте – большой палец отставлен в сторону, остальные сжаты в кулак.

– Я, Ольмер из Дома Осс, предводитель сотни, вызываю тебя, южанин. Завтра мы сойдемся с оружием в круге поединков и будем биться насмерть!

Он глядел на Одинцова, словно ожидая ответа, и тот повторил жест вызова.

– Я, Аррах бар Ригон, октарх Береговой Охраны, готов скрестить с тобой оружие, Ольмер из Дома Осс!

Ильтар, вождь хайритов, отступил на шаг, и с губ его слетел возглас изумления.

– Аррах? Сын старого Асруда? – Голос вождя стал напряженным, лицо чуть побледнело.

– Сын покойного Асруда, – уточнил Одинцов. Он был удивлен, если не больше. Неужели слава рода бар Ригонов достигла этих дальних берегов?

Впрочем, нашел же Асруд как-то и где-то свою жену-северянку… Связи могли сохраниться…

– Да, я знаю, – кивнул Ильтар и повернул голову к Ольмеру; лицо его вдруг окаменело, на лбу выступила испарина. Несколько секунд он изучал лицо противника Одинцова, и рослый хайрит словно съежился под этим пронзительным взглядом. Наконец вождь сказал: – Слушай, Ольмер из Дома Осс! Ты, нагрузившись пивом, стал задирать чужеземца с юга… вынудил его защищаться, а потом вызвал на поединок, зная о своем преимуществе. Мало чести в таком деле!

– Ты хочешь, чтобы я отказался? Шкура дохлого тарха! Отказаться от драки! После того, как этот южанин извалял меня в пыли, как щенка, на глазах у всех! – На шее Ольмера натянулись жилы, щеки покраснели. – Не могу, вождь! Не могу и не хочу!

Яростно махнув рукой, он повернулся и почти побежал к палаточному лагерю. Компания метателей ножей последовала за ним; кое-кто с опасливым уважением оглядывался на Одинцова.

– Да, Аррах бар Ригон, с этим Ольмером ты слегка погорячился. – Вождь, сделав Одинцову знак следовать за собой, пошел к столу. Там уже никого не было; бородатые соплеменники Ильтара, с помощью десятка воинов, влекли бесчувственные тела капитанов к причалам. – В сущности, неплохой парень этот Ольмер, – продолжал Ильтар, подвинув Одинцову табурет и наливая вина в бронзовый кубок. – Однако не в меру задирист. И тебе от этого не легче – боец он превосходный… Ну, ладно, – вождь поднял кубок, – что сделано, то сделано, и Семь Ветров того не изменят! Выпьем за встречу, Эльс!

Одинцов вздрогнул и опустил свою чашу на стол, расплескав вино. Этому человеку было известно его хайритское имя! И вообще, он знал на удивление много – столько, сколько может знать друг или смертельный враг. В голове у Одинцова всплыли слова лекаря: «Верь тому, кто назовет тебя Эльсом!» – или что-то в этом роде. Арток бар Занкор, несомненно, умный человек, но Одинцов доверял только себе – особенно в этой чужой реальности.

Он пристально посмотрел в глаза Ильтара, голубые и безмятежные, как небо над хайритской степью.