Тяжелые переправочные средства основательно поотстали от наступавших частей, что задержало переброску через Днепр танков и артиллерии.

К вечеру 24 сентября в район переправы у села Козинцы стали прибывать первые паромы. Это дало возможность усилить боевые порядки действовавшей на плацдарме пехоты несколькими танками и установками СУ-76. При этом саперы соединяли по два парома вместе и делали дополнительный настил из досок.

Спустя несколько дней удалось навести два шестнадцатитонных понтонных моста. А когда появились тридцатитонные паромы с буксирами, мы смогли ускорить переправу средних танков. Основную их массу удалось доставить на Правобережье в первой декаде октября.

Все это время противник непрерывно бомбил переправы и держал их под интенсивным артиллерийско-минометным огнем. Днепр кипел от взрывов бомб, снарядов, мин, всплесков пуль.

Паромные переправы у Козинцев были сильно перегружены, и наши тральщики ждали своей очереди несколько дней. Однако время танкисты даром не теряли. За эти дни экипажи под руководством командира полка, его заместителя по спецтехнике и офицеров штаба досконально изучили на местности подступы к участку переправы, расположение позиций каждой боевой машины на плацдарме и пути выхода к ним, подготовили для своих танков окопы. Всем нам пришлось немало поползать по днепровским кручам под вражеским огнем.

Полковые разведчики и саперы, находясь вместе со стрелками в первой траншее, интенсивно собирали данные о переднем крае и ближайшей глубине обороны противника, изучали его минно-взрывные заграждения. Эти данные тотчас же поступали в штаб, я их обрабатывал, наносил на карту и докладывал командиру.

Первое же знакомство с букринским плацдармом заставило крепко призадуматься. Местность в излучине оказалась танконедоступной — резко пересеченной, всхолмленной, изрезанной вдоль и поперек длинными оврагами и ущельями с отвесными стенами высотой десять-тридцать метров. Кроме трех проселочных дорог, зажатых между обрывами, никаких других подходов к переднему краю и в глубину обороны противника не было. Возможность маневра исключалась. На этих дорогах, и то далеко не везде, могли с трудом развернуться в боевую линию три танка, не больше.

— О каких тут боевых порядках может идти речь? — однажды при мне с досадой сказал на плацдарме Мугалеву Лукин. — И куда сунуться нашей «тридцатьчетверке» с четырехтонным тралом? Немцам же ничего не стоит поставить вдоль дороги одну за другой противотанковые пушки. И у нас не будет выбора: надо идти прямо на их огонь. Вот и вся перспектива. Не понимаю, зачем заталкивать в овраги всю танковую армию?

— Но по той же самой причине и немцы не могут здесь развернуть крупные силы, — возразил Мугалев.

— Так-то оно так, — согласился Лукин. — Только с их стороны подступы все-таки полегче. Да и они уже стянули сюда пять дивизий, очевидно, чтобы ликвидировать здесь наши позиции.

Как бы в подтверждение этих слов Лукина, утром 29 сентября гитлеровцы нанесли сильный удар по нашим войскам под Букрином, введя в бой четыре дивизии, поддержанные огнем четырех артполков, полуторадесятком минометных батарей и большим количеством авиации. Ценою больших потерь противник сумел вклиниться в центре плацдарма на 2–3 километра. На этом его контратака захлебнулась. Гитлеровцы попали в огневой мешок, созданный советской артиллерией. Последующие непрерывные атаки наших войск, нависавших над флангами букринской группировки врага, вынудили его вгрызаться в землю и срочно подтягивать к плацдарму новые силы.

Наши тральщики начали переправляться в ночь на 30 сентября. Первым уходил танк Петушкова, теперь уже старшего лейтенанта.

…Темная беззвездная ночь. Накрапывает дождик. «Тридцатьчетверка» движется через безлюдное, пылающее пожарами село Козинцы. Сверху, на броне танка, — Лукин, Юшкевич и я. Здесь, над Козинцами, только что отбомбились «юнкерсы», рассчитывая накрыть скопление советских войск перед переправой. С треском горят и обваливаются перекрытия, крыши домов.

Сквозь гул мотора танка еще слышен звук удаляющихся вражеских самолетов.

— Не вышло! — кричит Лукин мне в ухо.

В подтверждение молча киваю.

Мы знаем, на какой большой площади, в окружающих лесах и рощах, рассредоточена 3-я гвардейская, составляющая основную ударную силу фронта. В Козинцах же в момент бомбежки не было ни одного танка и никого из жителей. А у самой переправы — минимум людей и техники.

«Да, минимум, — размышлял я. — Но все-таки каждую ночь здесь находятся пять-шесть командиров частей, чтобы протолкнуть на паром свою машину раньше других. До хрипоты спорят. И все напрасно, ведь существует график. Иначе, зачем же комендант переправы, зачем планы и таблицы? И все-таки правдами и неправдами пытаются прорваться. Конечно, в войсках огромный боевой порыв. Но он должен подчиняться дисциплине, порядку. Неужели и сегодня будут толпиться?»

Когда «тридцатьчетверка» Петушкова подошла к мостику, куда причаливал паром, я понял, что мои опасения, хотя и частично, но оправдались. У пункта переправы веерообразно, нос к носу, стояли три танка. Для тральщика места не оставалось. Тут же нетерпеливо прохаживались пять офицеров.

Не вступая в объяснения с ними, Лукин направился прямо в землянку коменданта и доложил:

— 166-й инженерно-танковый. Имею приказ до рассвета переправить два танка-тральщика. Первый готов к погрузке.

Полковник-комендант, представитель штаба армии, сверился с графиком и вышел на берег. Там он распорядился отвести назад два из трех танков. Очень неохотно его распоряжение было выполнено.

Затем полковник пропустил на мосток танк-тральщик, чем-то напоминавший вместе со своей рамой носорога. Причаливший вскоре паром перевез его на противоположный берег. Едва танк опустил передние ветви гусениц на землю, как над Днепром появилась «рама» и подвесила осветительные ракеты. Их зеленоватый, подрагивающий свет выхватил на середине реки катерок, тянувший паром с «катюшами» на соседнем участке переправы.

Несколько секунд — и паром накрыли вражеские мины. Он накренился, и соскользнувшие с него машины с установками мгновенно поглотила река. Вокруг еще долго кипела вода от разрывов. Ракеты погасли. Снова воцарились тьма и зловещая тишина. Только слышался гул уходящей «рамы».

«Ну вот, — отметил я про себя, — могли ударить и по нашей переправе. Правильно мы поступили, что оставили второй танк в укрытии, не вывели к берегу. Ротный остался там и сумеет это сделать в любой момент. Паром все равно сейчас пока ие пойдет обратно: надо выждать, не повторит ли «рама» свой заход. А тем, кто вылез с танками, деваться некуда — засекут. И пробомбить смогут, несмотря на дождь. Уже бывало не раз».

Здесь, на правом берегу, над узенькой и ровной прибрежной полоской песка, возвышались сплошные темные громады высот с обрывами и пропастями. О движении без дорог не могло быть и речи. От переправы же в глубь плацдарма уходило всего две дороги: одна влево — на Зарубинцы, вторая вправо — на Трахтемиров. Первый танк Лукин