Игра началась. Шайбой завладел игрок «зелёных». Толик быстро откатился назад, в оборону. «Зелёный» вёл шайбу, не глядя на Толика. Он даже и не старался обвести мальчишку, а просто ехал и лишь возле самого Толика круто свернул в сторону, чтобы не задеть его плечом.

Толик вытянул руку с клюшкой, и… «зелёный» промчался мимо, а шайба осталась у мальчишки. Толик ни о чём не думал. Всё делалось само собой. Руки и ноги тоже двигались сами. Не теряя ни секунды, Толик, набирая скорость, помчался к воротам противника. Он обвёл защитника, бросившегося ему навстречу, вышел один на один с вратарём и сильнейшим броском послал шайбу в ворота. Вратарь упал. В последнее мгновение он успел подставить клюшку, и шайба грохнула о борт с такой силой, словно ею выстрелили из пушки. Её тут же подхватили «зелёные» и повели к противоположным воротам.

Вратарь, лёжа на льду, с удивлением смотрел на Толика. Такой сильнейший бросок мог сделать мастер, но никак не мальчишка. Впрочем, вратарь не знал, что этот мальчишка сегодня – сильнейший игрок мира. Не знали этого, к несчастью, и остальные «зелёные».

Поначалу они играли, не обращая на Толика внимания. Или, вернее, они старались как-нибудь случайно не задеть его или не стукнуть. Они вовсе не думали, что мальчишка может им помешать. Они хотели только доказать ему, что он не умеет играть. Но это им дорого обошлось. Пока они деликатничали, Толик несколько раз отобрал у «зелёных» шайбу. Почти не глядя, он передавал шайбу своим «синим», сам выходил к воротам и бросал. Отобрать у него шайбу было почти невозможно.

Через две минуты Толик забил первый гол.

Через четыре минуты ещё два гола забили «синие» с его подачи.

Но ни «синие», ни «зелёные» ничего не понимали. Этот мальчишка, который вихрем носился по площадке, отнимал шайбы и забивал голы, играл как мастер. Он играл лучше всех. Это было совершенно ясно.

Взгромоздившись на трибуну, на поле смотрел изумлённый тренер Борис Александрович Алтынов – игрок сборной СССР – и щипал себя за ухо, чтобы проверить, не снится ли ему всё это. Он был готов поклясться, что мальчишка играет лучше его самого. И более того. Он готов был поклясться, что ещё никогда в жизни не видел такого великолепного хоккеиста.

Тем временем по стадиону уже разнёсся слух, что на поле происходят какие-то чудеса. Спортсмены, закончившие тренировку, повылезали из раздевалок на трибуны. Из своей комнатки прибежал директор стадиона. И даже гардеробщик поднялся наверх, потому что в раздевалке никого не осталось.

Все смотрели на Толика и подсмеивались над «зелёными» мастерами, которые ничего не могли поделать с мальчишкой.

«Зелёные» начали понемногу злиться. Они уже не объезжали Толика, а вступали с ним в борьбу, толкали его на борт, старались отнять у него шайбу. Но это удавалось очень редко. Толик ловко увёртывался, и клюшка в его руках была как живая. Когда Толик забил второй гол, судья чуть не выронил изо рта свисток, потому что шайба была брошена издалека, а вратарь даже не успел шевельнуться.

На трибунах ревели, хохотали, свистели и топали от восторга ногами развеселившиеся спортсмены. Уж они-то понимали кое-что в хоккее. И они видели, как мальчишка чуть ли не один обыгрывает команду мастеров.

Наконец судья, не выдержав, раньше времени дал свисток окончания игры.

– Я больше не могу, – сказал он тренеру. – Я сейчас сойду с ума. Или, может быть, я уже сошёл с ума? Откуда ты выкопал это чудо?

– Я, кажется, сам сойду с ума, – сказал Борис Александрович. – Этот парень стоит целой команды. Мне нечему его учить. Он играет лучше меня.

– А он сам-то нормальный? – спросил судья, подозрительно поглядывая в сторону Толика. – Ведь этого же просто не может быть. Может, у него какое-то особое сумасшествие – хоккейное?

Тренер почесал в затылке, подумал и пошёл к Толику, которого обступила большая толпа. Он растолкал «зелёных» и «синих» мастеров, молча взял Толика за руку и повёл его в медицинский пункт.

– Нормальный ребёнок, – сказал доктор, выслушав, выстукав и осмотрев Толика. – Вполне нормальный мальчик. Ещё не развился физически, но у него всё впереди. Наберёт и вес, и мускулатуру. Вы говорите, обыграл «зелёных»? Простите, не верю. Ему лет одиннадцать-двенадцать. Его не допустят играть даже за юношескую команду.

– Я сам не верю, – сказал тренер. – Он игрок мирового класса. Я хоть сейчас поставил бы его в сборную СССР.

Идя вдоль трибуны к выходу, Толик чувствовал себя героем. Краешком глаза он видел, что все поглядывают на него, а краешком уха слышал удивлённый и восторженный шёпот: «Это он. Смотрите, вот он идёт. Этот мальчик играет лучше любого мастера». Уже у самого выхода Толик обернулся и показал язык мальчишкам и Мишке Павлову, которые остались заниматься «физической подготовкой».

10

Никогда ещё ни у одного школьника в мире не было такой прекрасной жизни. В школе Толик получал одни пятёрки. При этом ему не нужно было тратить на уроки ни одной минутки. Времени свободного было очень много, и Толик по два раза в день ходил в кино – на десятичасовой сеанс и на одиннадцать тридцать. Мама с удовольствием давала ему деньги. А вечером Толик смотрел телевизор, все передачи подряд. Даже те, которые детям до шестнадцати лет смотреть не полагается. Самое противное было, конечно, сидеть в школе. На уроках Толик скучал, потому что знал всё наперёд до самых каникул. И ему приходилось придумывать себе разные занятия: то помечтает, какое бы ему ещё загадать желание, то почитает потихоньку книжку, а то начнёт в этой книжке разукрашивать рисунки: мужчинам пририсовывает усы, а женщинам бороды. Хорошо было бы вообще не ходить в школу. Но Толик понимал, что этого делать нельзя. Объяснить это было очень трудно. Нельзя же попросить у коробка, чтобы все не обращали на Толика внимания. Тогда и жить будет неинтересно.

Один раз Толик совсем было собрался рассказать всё Мишке и помириться с ним. Конечно, придётся дать Мишке половину спичек. Но разве для друга жалко! И разве Толик – жадина? Конечно нет. Толику так захотелось поделиться с Мишкой, что он даже не стал досматривать телевизионную передачу и заперся в ванной, чтобы разложить спички на две кучки. Он клал их перед собой: одну – налево, другую – направо. Спичек оставалось тридцать девять. Одна оказалась