всю деревню переселять… — изумился кто-то, и остальные облегченно захохотали.

— Дурачье! — Амброж едва сдержался, чтобы не сплюнуть.

Его пытались урезонить: не сходи с ума! Хватит об этом, бросьте вы, пошумели, и ладно! Куда ты? Останься!

Амброж расплатился с трактирщиком, схватил свое полупальто и выскочил в ночь.

И вот опять он шагает из деревни к себе на выселки. Проходит мимо темных, без признаков жизни домов. В тоскливой слякотной тьме среди грязи и серого снега еще четче белеют стены мельницы. Река стала шумной. Рождественская оттепель добралась до макушек окрестных гор. Амброж припомнил свой неудавшийся поход в кино. И впервые пришло в голову: а ведь он так и не знает, откуда в нем это чувство одиночества. Из-за того, что его никто не поддерживает, когда он говорит о реке? Или потому, что не стало жены? Видимо, легче преодолеть боль утраты, чем переубедить соседей. Они продолжают ходить к нему в кузню и вести бесконечные разговоры, убеждая понять и их страхи, и требования времени, в котором он живет. Была бы при нем жена, все шло бы легче. Жена или, может, любовница? Все равно! Видно, куда-то надо девать энергию, а не ломать попусту голову над тем, что происходит вокруг.

«У меня есть дочь. Но кто знает, сколько она еще проживет со мной вместе?»

Когда Яна в первый раз привела к ним в дом Радима, Амброж понял, что дочка пробудет здесь месяц-другой, не дольше.

Радим Зезула приезжал с Яной все чаще. И в жилой части кузни опять стало весело. Черноволосый, подвижный как ртуть паренек нравился Амброжу. Он пытался помочь по дому и в кузне, но видно было, что к таким делам непривычен. Инструменты держал в руках бестолково и неумело. Топор почему-то казался ему то чересчур тяжелым, то острым, ручки у инвентаря тоже никудышные, только мозоли набивают!

Такой вот он был неумеха.

— Вы бы шли на другую работу, — предложил Радим, когда Амброж пожаловался, что нет у него уверенности, дотянет ли кузня до весны.

— Не так-то все просто, — отмахнулся Амброж.

— Радим тоже поменял работу, — сказала Яна, и тут предположения Амброжа, наблюдавшего повадки и манеры будущего зятя, наконец-то подтвердились: Радим был официантом.

— Плохо зарабатывал? — спросил Амброж участливо.

— Да нет, зарабатывал хорошо! Но сейчас мне живется лучше!

— Чего уж хорошего-то — таскаться, куда черт пошлет, — ляпнул Амброж с пренебрежением, но сразу же усомнился: не так ли и сам он рвался из дому, влекомый весенним зовом реки, и каждый нерв в нем дрожал и манил в дальний путь?

— Вербовали на производство, да, к счастью, ухватился за просвещение!

— Просвещение? — не понял Амброж.

— Несу свет в самые глухие деревушки… — начал было Радим перечислять задачи и мероприятия, про которые Амброж иногда слыхал по радио, но ему и в голову не приходило, что такое может быть кому-то хлебом насущным.

— Какая-то непонятная работа, — удивился Амброж.

Яна поспешила заверить отца:

— Мы скоро квартиру получим! В городе!

— Хочешь сказать, что если б остался официантом, то не получил бы?

— Уж это наверняка, — с гордостью ответила Яна.

— Черный костюм, белый воротничок и гладенькие ручки сейчас не в моде, — подхватил Радим.

— А сейчас у тебя что — руки в мозолях? — от души рассмеялся Амброж.

— И мозоли были… — вступилась Яна за своего избранника, который пошел было на фабрику, да быстренько переметнулся на эту, для Амброжа пока что загадочную работу.

— А кто будет подавать людям пиво и еду?

— С этим и женщины справятся!

— Угу! — неуверенно допустил Амброж.

— На фабрику нас собирали с бору по сосенке: официанты, парикмахеры…

— И ремесленники тоже, так ведь? — перебил его Амброж.

— И они! И крупные фабриканты, — кивнул Радим.

— Ну и дела, — изумился Амброж.

— Человек, папа, всему может научиться, — подхватила Яна, — возьми хоть меня!

— Ну, если их такая работа устраивает, почему бы и нет. Но ведь большинство пошло туда не по своей воле!

— Да-да! Такие сейчас времена, — вздохнул Радим.

— Времена! — скривился Амброж. — Всегда все валят на времена.

— Платят мне прилично… — продолжал Радим, и Амброж согласно кивнул головой. О дочери можно теперь не беспокоиться. Но он не смог удержаться и подпустил шпильку:

— Главное, чтобы работа нравилась!

Радим махнул рукой. Подошел поближе к Яне.

— Живы будем — не помрем. — И обнял ее.

Яна была счастлива, ведь для ее будущего мужа главное в жизни — их любовь.

Пожелав Амброжу доброй ночи, они отправились в комнатку, в которой еще недавно Яна ночевала одна. Амброжу прежде не приходило в голову, что дочь его стала женщиной, что у нее есть возлюбленный.

Он остался в кухне один, сел и опустил голову, подавляя в себе недовольство. Впрочем, ведь он сам, первый, предложил ему ночевать в комнате вместе с Яной. Сначала Амброжу было приятно чувствовать себя человеком широких взглядов. Дело молодое, да тут еще Радим беспокойно ерзает на стуле и говорить с ним просто невозможно… Двери, что вели к Яне, притягивали его как магнит. Амброж сказал: «Ступай к ней!» — но хорошо, хоть не добавил, как теперь у молодежи принято: «Будь что будет!» Парень, видимо, понял, что за отцовым предложением стоит житейский опыт — к чему притворяться, и так все ясно! Нынче молодые наедине не богу молятся! Впрочем, а когда оно было иначе?..

Сомнения, которые пришли позже, перекликались с его личными переживаниями. Амброж не мог позабыть Розу. Вполне возможно, она еще придет. Представив себе это, он скривился: «Ну и дела, о господи! У девчонки парень ночует, у меня баба, тут же, за стенкой, в постели, где я годы спал со своей женой». С Яны какой спрос? Она молодая. Радим — ее парень, и они, видимо, скоро поженятся. Но смириться с мыслью, что сам он не имеет права спать с женщиной, Амброжу никак не хотелось. Его раздирали сомнения, он злился на себя: сколько же фальши и ханжества прет из человека. Только и заботы, как бы это получше выглядеть в глазах окружающих. А надо на все плюнуть и жить как хочется…

Последние морозы и начало весны неплохо уживаются друг с другом. Как друзья, что частенько бранятся. Подует северный ветер, и ляжет новый снег. Весна начинает чахнуть, ее пробирает дрожь от унылых лесов с их тоскливой гримасой, от голых ветвей и старой листвы на почерневших снегах. Амброж винит их в сообщничестве. Зима с весной спелись, чтобы портить нам жизнь. Играют на нервах. Вечером тепло, утром рассвет белеет свежим снежком. Он выходил на улицу и