Далее мы решили встретиться с докторами, которые выписывали ему лекарства. По очереди мы обращались к каждому из них, взяв с собой отца.

Пульмонолог неуклюже вертел в руках рекомендации от своего коллеги. Он не мог внятно ответить ни на один вопрос о здоровье моего отца и явно нервничал. В конце концов, стало ясно, что он и сам не знает, от какой болезни он лечит моего отца, он просто согласился с диагнозом другого доктора. Следующий прием у него мы отменили.

Когда мы пришли к терапевту, оказалось, что он и понятия не имел о том, что папа принимает таблетки, несовместимые с лекарствами, прописанными терапевтом. Мы поделились с ним результатами собственного расследования, и он внес необходимые коррективы в свой рецепт.

Третий врач признал, что снотворное, которое принимал мой отец, было слишком сильнодействующим, и согласился, что папе подойдут самые простые таблетки для сна, отпускаемые в аптеке без рецепта. И он был прав.

Мы потратили много времени, но в результате поняли, что перед тем, как обратиться к врачу за медицинской помощью, нужно хорошо подготовиться, тщательно изучить доступную информацию и не бояться отстаивать свою точку зрения. Благодаря здравоохранению и эффективным программам по рецептурным препаратам перед пожилыми людьми, такими, как мой отец, открывается масса новых возможностей, однако никто не хочет быть их проводником в необъятном лабиринте медицинской промышленности. Каждый врач, казалось, имел свою таблетку «от всего», а отец принимал их все разом. Страховые компании были готовы платить фармацевтическим фирмам, над диагнозами никто долго не задумывался, и ни один из множества лечащих врачей моего отца не удосужился посоветоваться с другими. Да, медицина не раз спасала моего отца и продлила ему жизнь, но в этот раз что-то пошло не так.

Чтобы избавиться от побочных эффектов других препаратов, в свои 87 лет отец принимал лекарства, которые имели свои побочные эффекты и взаимодействовали с активными веществами других таблеток. Разве это можно назвать полноценной жизнью? Разве здесь вообще можно говорить о здоровье?

Мы стали его «адвокатами» в вопросах медицины, стараясь собрать воедино рекомендации всех врачей и отказаться от ряда лекарств или снизить их дозы. Этим летом мы провели с родителями больше времени, чем обычно, и уехали только тогда, когда убедились, что ситуация стабилизировалась, папа вернулся к нормальному состоянию и мог самостоятельно позаботиться о себе. В то утро, когда мы уезжали, мама работала в саду: выдирала сорняки и собирала лаванду, чтобы засушить ее и украсить дом, а папа возился с садовым трактором, пытаясь починить ремень для косилки. Нас с Рейми переполняли эмоции. Мы были благодарны судьбе за то, что теперь родители могли наслаждаться своей жизнью. К тому же мы многое узнали о том, как работает современная медицина.

* * *

Два дня спустя после разговора о покупке крема для ног с экстрактом марихуаны мы все залезли в джип и отправились в «аптеку». Мама сидела сзади. Мы ехали по двухполосной дороге в Боулдер вдоль подножия горы, к востоку от нас простирались равнины, день стоял солнечный, и мы могли видеть на много миль вперед. По иронии судьбы наше радио поймало регги-канал «Косяк», по которому крутили растаманскую музыку, вполне подходящую к цели нашего путешествия. Раньше мне и в голову не могло прийти, что я отправлюсь в подобную поездку с мамой.

Наша цель, впрочем, оправдывала всю неловкость ситуации – мы чувствовали ответственность перед мамой и считали, что поступаем правильно. На примере моего отца мы знали, что некоторые препараты традиционной медицины лечат, а некоторые, наоборот, вредят здоровью.

Мама доживала свои последние дни. Вместо терапии, которая могла бы продлиться всю ее оставшуюся жизнь (и, возможно, приблизить ее кончину), она решила отправиться в путешествие и сохранить свое достоинство. Наверняка если бы она выбрала первый вариант, то провела бы остаток жизни на больничной койке. Врачи пичкали бы ее лекарствами, надеясь победить рак. Но раз уж она предпочла авантюру, было бы неправильно провести отпущенные дни в полусонном состоянии, вызванном лекарствами, с опухолью на ноге, лишившей ее подвижности, и постоянными кровотечениями. Она хотела жить, а не существовать. И мы должны были попробовать любые варианты, даже если это означало бы неприятный разговор с мамой.

«Тим, ты должен сказать маме, куда мы едем», – настаивала Рейми.

«Нет, ты скажи», – нервно бросил я в ответ.

Рейми редко использовала этот аргумент, но в тот момент она просто не сдержалась: «Это твоя мама. Ты должен сказать ей».

Рейми была права: мы не могли просто затащить маму в магазин по продаже марихуаны, не предупредив ее.

Я приглушил музыку и громко (так, чтобы она могла слышать меня с заднего сиденья) сказал: «Мам, мы едем в Боулдер в магазин марихуаны, чтобы найти что-нибудь, что поможет тебе снять боль. Идет?»

На фоне тихих регги-ритмов мы услышали ее твердый голос: «Нет, никуда мы не едем».

Рейми прошептала: «Тим, выбирай слова. Ей не нравится «марихуана», лучше говори «конопля».

И она продолжила в полный голос: «Норма, помнишь, мы на днях говорили о креме с экстрактом конопли для твоей ноги?»

«Разумеется», – ответила она.

Рейми успокоила ее, сказав, что мы направляемся в такое место, где, возможно, есть нужный нам крем.

«А, ну тогда все нормально», – согласилась она.

«Слава богу, все обошлось», – с облегчением вздохнули мы с Рейми, обгоняя машины на дороге Боулдера.

Через двадцать минут я свернул на стоянку магазина и припарковался на месте для инвалидов около задней двери. Когда я учился в колледже, здесь находилась кофейня «Данкин Донатс». А теперь вместо глазированных пончиков и горячего кофе на витрине лежали цветки и экстракты конопли, а также всевозможная съестная продукция с добавлением марихуаны. Мы усадили маму в коляску и подвезли ее к охраннику, стоящему на входе.

«Дайте-ка взгляну, есть ли этой юной леди восемнадцать», – пошутил он. Он не выглядел слишком мускулистым и смотрелся менее угрожающе, чем вышибала в баре. Он просканировал наши удостоверения личности. «Гарантирую вам нераспространение ваших персональных данных. Они не будут переданы властям», – добавил он.

Мы зашли, взяли номерок в автомате электронной очереди и устроились в переполненном зале, ожидая, когда сможем пройти к кассам.

«Все в порядке, Норма?» – спросила Рейми, рассматривая людей в зале, больше напоминавшем своеобразную гостиную. Мы хотели, чтобы она ни минуты не испытывала дискомфорта.

Мы приехали вечером в самый час пик, когда люди заканчивают работать. В углу сидела медсестра в форме, переписываясь с кем-то по телефону. Напротив нас расположились два маляра (на их белых майках все еще виднелись следы краски), а рядом с нами болтали два парня в рубашках с логотипом местной компании-подрядчика. Молодая женщина с дредами и кольцом в носу мерила комнату шагами, от нее пахло пачули. Она посмотрела на счетчик электронной очереди так, словно была в местном магазине деликатесов, с нетерпением ожидая, когда же на табло высветится ее номер. Какой-то бизнесмен в костюме читал газету. Я был удивлен тому, что в зале сидели абсолютно разные люди и все они выглядели вполне адекватными. Таких можно встретить и в продуктовом магазине, и просто на улице. Мама, должно быть, разделяла мои мысли, так как на вопрос Рейми она ответила утвердительно. Было заметно, что она немного расслабилась.