Разгуливают интересные женщины. Мужчины фотографируют, встав на колено. Сначала на одно, а дальше, кому как. Белого здесь больше, чем в салоне молодоженов, среди штанов, в частности. И совсем не обязательно стремиться в Рио-де-Жанейро, чтобы насытить мечту явью…

Сумеречно, деревья закрыли небо. Ступени ведут в гору. Пик легкомыслия приходится на начало путешествия, так я потом сообразил. Зато Иру не нужно было уговаривать, если кто любит передвигаться пешком, то именно автомобилисты. Тропа была расхожена, мы тащились, переступая через наползающие отовсюду огромные корни. Народ убывал, но только не китайцы. Эти шли сплоченной группой: молодой китаец прижимал к груди новорожденного младенца, за ним, осторожно ступая, брел старик, а дальше карабкалась, опираясь на палку, сложенная, как перочинный ножик, древняя старушка. По ходу они менялись, старушка даже выходила вперед. Мы затесались в середину, тропа не позволяла сделать обгон, мы так и плелись, пока папаша с новорожденным из-за нашей спины не подсказал старушке уступить дорогу. То была его мать. Или бабушка. Или дух китайских предков, можно было предположить, что угодно. Но где мать прижатого к мужской груди младенца? Может, они шли, развеять ее прах на вершине? Как это вам? Ничего удачнее не приходило в голову. Тропа все тянулась, стали появляться встречные. Lost trail – Потерянная тропа – так она называлась. Мрачновато, однако. Мы вышли на последний поворот к вершине, но табличка просила туда не ходить. Там было что-то таинственное. Мы встали. И тут сверху появился китаец с новорожденным младенцем, не тот, которого мы обогнали, а другой. С этим была жена, она же мать младенца, так нужно полагать. Белая. Не китаянка. Что там? На вершине, где нас просили не появляться. И заранее благодарили за понимание. Это как?

Есть загадки и вопросы, до решения которых лучше не доискиваться. Джордано Бруно помните? Крайний тому пример. Разумно оставить все, как есть. Сказали не ходить, значит, не нужно. Мы спускались по другому склону, смущенные тайной, но довольные собой. Это тогда. А теперь я жалею. Ведь, почти достигли, добрались… и отошли. Что там? Не вкусили с древа. Тем более с секвойи…

Представьте себе, память и воображение открыли фреску Изгнание из рая. Мазаччо, Микельанджело. Я эти события хорошо запомнил. Он и Она покидают райские кущи, бредут опечаленные по церковному своду. Вид виноватый, хуже некуда. но упрямый. Идут, не падают, без страховки. Вы скажете: какая страховка, церковь – не цирк, здесь хором поют, а там на трубе играют. Ну, и что. Пусть, даже на трубе. Ангелы срываются (грешные), а эти держатся. Гардероб, если не видите, можете представить. В раю он ни к чему, а здесь, на земле жизнь научит. Важно косметичку не забыть, когда слезы высохнут.

Вот ведь, привидится такое.

А теперь… если кто помнит:

… – В пролеты улиц вас умчал авто. И снится мне теперь, в притонах Сан Франциско лиловый негр вам подает манто!.. – Это цитата. Выпевается близко к мелодекламации, чуть в нос, финал энергичный под звучный фортепьянный аккорд. Ман-то! Подавал! Примерно так.

Классику (Александра Вертинского) хочется примерить на себя в сходных обстоятельствах. Авто мы действительно пользовались. Манто Ире не подавали. Я был рядом и лилового негра непременного бы заметил. К тому же, свое манто Ира оставила дома, а чужое мы бы вернули. Не нужно думать о людях плохо!

А пока мы осматривались. Китайская еда. Не совсем притон, но все же… Какая-то женщина, о поведении не скажу. Трудно судить, пока не стемнело. Пожилой китаец хлебал суп. Как-то увиделось, что это суп с лапшой. Было пусто и тихо. Не плясала на столе мулатка с огненными губами, никто не палил в потолок, не сыпалась штукатурка в стакан с виски. И дальняя комнатка, отделенная бамбуковой занавеской от страстей и тягот мира, наверно, была сейчас пуста. Никто не разогревал трубку над масляной лампой, не вдыхал из уст самого Бога. Так или нет? Последнее оставляю без ответа. Вы спросите, откуда я это знаю? Знаю и всё!

Теперь насчет меню. Много сказать не могу, вам же спокойнее, но намек дам. Именно после этой трапезы Ира едва не переехала мотоциклиста…

Купер и другие

Описание наших соседей лучше начать с жены. Японка. Странная женщина, родилась в Америке, языком владеет, а, можно подумать, немая. Улыбается и молчит. Три слова за всю жизнь: Джон… лучше… знает… Сами подсчитайте. Джон – ее муж. Мы его так и именуем одним словом. Джон-лучше-знает. Японские гены преодолеть американским воспитанием невозможно. Будем считать, что Джону-лучше-знает повезло. В шляпе и мешковатых штанах, прогуливает двух собак. О собаках рассказ впереди, я пока не останавливаюсь. На людей Джон-лучше-знает не глядит, только в землю, и, не глядя, поднимает руку в знак приветствия. Он тебя видит. Охватывает периферическим зрением.

Я думаю, это профессиональное. Джон-лучше-знает работал в какой-то секретной службе, выявлял укрывательство от налогов. Меньше миллиона – это не деньги. А за миллион он брался, смыкал челюсти. Чемодан зеленых. Замочек щелкает, крышка распахивается, внутри миллион. Фокус, в кино показывают. Я всегда отворачиваюсь, чтобы не видеть. Святого Антония легче искушали, а я не святой. Наблюдаю и жду, сейчас желающие появятся…

Но это к слову. Шутка юмора. Теперь Джон-лучше-знает живет на одну пенсию. Если не верите, я повторю, на одну пенсию. Они от нас через забор. Вся троица. Джон-лучше-знает, немая жена-японка и непутевый сын, который зарабатывает непонятно чем. Во дворе две-три машины, кроме тех, что в разъезде. Спилили деревья вдоль забора. На их месте сарай, в котором они что-то крутят. Японка ночью без света не спит. Они включают прожектор, свет бьет прямо в окна нашей спальни. Раньше деревья прикрывали, теперь их нет. В четыре утра свет, как бешеный – белый, красный, это въезжает сын, добавляет свое к прожектору. Свет лупит в пейзаж на стене нашей спальни. Лес начинает шевелиться. В этом свете можно увидеть мою фигуру. Без лица, только фигуру. Я встаю и смотрю.

– Все легально. – Говорит из постели жена, она тоже не спит. – У них все легально.

Откуда известно, легально или нет? Просто жена любит точность. Сидим в машине на молу (торговой площади), она говорит: – У здешних барышень все отлично. Одежда, волосы прекрасные, ноги ровнейшие, буквально у всех. (У жены хороший глазомер.) А походка у половины… что вам сказать… Идет вся из себя, а качает ее, как матроса в увольнительной.

Я – человек домашний, и, должно быть,