К тому времени мой исследовательский путь длился около четырех лет, хотя в каком-то смысле он только начинался. И на протяжении всего этого времени мы не получили никаких доказательств того, что неуспеваемость, которую мы наблюдали, происходила из характеристик человека, который не успевал. Вместо этого казалось, что она происходит из давления групповых стереотипов, с которыми им приходилось сталкиваться на тестах или в классах. Мы пришли к пониманию этого давления как затруднительного положения идентичности. Американская женщина в продвинутом математическом классе колледжа знает на каком-то уровне, что ее можно рассматривать как ограниченную потому, что она женщина; черный студент знает то же самое почти в любом сложном академическом окружении; белокожий элитный спринтер тоже это знает, когда он бежит последние 10 метров гонки на 100 метров. Эти люди знают свою групповую идентичность. Они знают, как их общество смотрит на нее. Они знают, что делают то, для чего это мнение актуально. Они знают на каком-то уровне, что они находятся в затруднительном положении: их результат может подтвердить плохое мнение о своей группе и о себе как членах этой группы.

На протяжении многих лет мы использовали несколько рабочих названий для этой ситуации: «стигматизация», «давление стигмы», «стигматическая уязвимость», «уязвимость к стереотипу». В итоге мы остановились на «угрозе подтверждения стереотипа». Этот термин точно выразил идею ситуационного затруднительного положения как личную идентификацию от их групповой идентичности – настоящую угрозу осуждения или негативного отношения в окружении человека, которая выходит за любые внутренние рамки.

Мы пришли к пониманию угрозы подтверждения стереотипов, попробовав понять недостаточную успеваемость женщин и меньшинств в школе. В процессе мы открыли затруднительное положение, которое повлияло на каждого в той или иной форме, в той или иной степени, в том или ином месте, и влияло не изредка, а часто. Единственное, что мне понравилось в этом факте, было то, что он дал всем возможность увидеть опыт других групп. Угроза подтверждения стереотипа, которую чернокожие ощущали при прохождении стандартизированного теста, напоминает стереотип угрозы, которую женщины чувствовали, проходя сложный тест по математике. Аналогия – часто лучший путь к эмпатической проницательности. Угроза собственного стереотипа может стать аналогией в понимании угрозы стереотипа другого человека.

Реальность угрозы подтверждения стереотипа также указывала на то, что такие места как классы, университетские кампусы, классы стандартизированного тестирования или соревновательные беговые дорожки, хотя на вид одинаковы для всех, на самом деле ощущаются по-разному для разных людей.

В зависимости от групповой идентичности различные люди просто боролись с различными вещами в этих местах – разными угрозами подтверждения стереотипа и неясностями о том, как интерпретировать их опыт, разными целями и заботами.

Для женщин в специализированных химических колледжах, для чернокожих студентов в школе в целом, для пожилых людей, возвращающихся в школу, для спринтеров белой расы в элитном спринте – для всех них существуют стереотипы, витающие в воздухе, что отличают ситуации для них от аналогичных ситуаций для членов других групп. Их настойчивость в таких случаях может возникнуть из других расчетов. Например, когда молодой талантливый белокожий спринтер решает, продолжать ли ему заниматься бегом, он решает упорствовать в ситуации, которая принципиально отличается от ситуации, в которой решение принимает молодой талантливый чернокожий спринтер. На ежедневной основе, пока он остается в спринте, ему придется бороться с угрозой подтверждения негативных стереотипов. И угроза придет в худшее время: в самых напряженных ситуациях, когда он находится в наибольшей опасности подтверждение стереотипа о способностях своей группы.

За подробностями нашего исследования фоном шла еще одна история. Чтобы разобраться с пробелами в достижениях, с которых началось наше исследование, и в то же время, чтобы лучше понять, как мы все действуем, нам необходимо было лучше понять нашу социальную идентичность и то, как она работает в нашей жизни. Особенно в Америке, наверное, мы подчеркиваем свою индивидуальность. Мы сопротивляемся тому, чтобы видеть себя ограниченными социальными идентичностями – нашим возрастом, черным цветом кожи, белым цветом кожи у мужчин, религией, политической либеральностью и так далее. Такое сопротивление, наверное, хорошее. Оно толкает нас за пределы ограничений идентичности. Наше исследование показало глубокую важность социальной идентичности: личные идентификации, которые следуют за ней в определенных местах в определенное время, при этом часто достаточно тонкие для того, чтобы мы их осознавали, тем не менее могут значительно повлиять на такие важные вещи, как наше интеллектуальное функционирование. Они также предполагают в свою очередь, что такой эффект может играть существенную роль при неудовлетворительной успеваемости в школе и в стандартизированных тестах крупных групп в нашем обществе.

Эти открытия вызвали весомые дальнейшие исследования в моей лаборатории и во многих других. Основные вопросы были поставлены: какое поведение и какие способности угроза затрагивает? Что делает с человеком угроза подтверждения стереотипа, когда вызывает это вмешательство? Что делает эту угрозу сильной или слабой? И что могут сделать отдельные лица и учреждения, чтобы уменьшить нежелательные эффекты?

Но за всей этой работой лежит расширенная концепция того, как наша социальная идентичность определяет, кто мы, что мы делаем и насколько хорошо мы делаем это. Сквозная линия этой книги следует за этой исследовательской программой, шествуя к излечению побочных эффектов этой угрозы. И некоторые замечательные средства действительно появляются. В этот момент тем не менее было бы полезно кратко отойти от сквозной линии, чтобы ближе взглянуть на расширенную концепцию социальной идентичности и ее роли в нашей жизни.[10]

Когда наши результаты пришли, я помню, как изо всех сил пытался постигнуть их значение. Как вы видели, они настойчиво наводили на мысль, что наша социальная идентичность влияет на нас в значительной степени через условия, которым мы подвергаемся, потому что у нас есть идентичность – условия, которые могли колебаться от ограничений плавательного бассейна до угрозы подтверждения стереотипа. Наши изыскания предлагали такую интерпретацию, но я все равно считал их немного инородными. Возможно, потому что я психолог. Психологи ориентируются на внутренние и психологические факторы. Если женщины неэффективны на трудном тесте по математике, мы склоняемся к поиску черты, свойственной женщине, которая могла ее вызвать, снова из позиции наблюдателя, на этот раз вытекающая из моей дисциплины. Мне были нужны более полнокровные образы того, как личная идентификация работала в реальной жизни. Если бы я мог их увидеть, тогда, возможно, меня бы больше убедил ключ, в котором мы строили наши объяснения. Я размышлял об этом, когда однажды мне в руки попала статья Генри Луи Гейтса-младшего в «Нью-Йоркере» под названием «Белый как я» – афроамериканского автора Анатол> Бройяра». Пока я читал, я понял, что увидел то, в чем нуждался – жизненную версию процессов, открытых нашими экспериментами, жизнь человека в открытом противостоянии одной из самых мощных исторических личных идентификаций. Для примера я немного расскажу его историю.