Хороший старикан, это Петр Иванович сразу усек. А что разоткровенничался так сразу с незнакомым человеком, тоже понятно — из Москвы человек, от Ирочки, с кем еще поделиться? Не с этими же, как их… хасидами. Да и осталось уж ему, видно, недолго…

— Я Ирочку-то практически и не видел: днем на работе, по ночам все сижу печатаю. Почерк у меня ужасный, машинистки не разбирали, приходилось самому, пояснил Наум Аронович. — Допечатался до того, что пальцы стер до крови. Ходили с Ирочкой в «Галантерею», наперсток покупали. В наперстке и печатал. Какая ж это семейная жизнь?.. — Старик вздохнул. — А потом она на гастроли уезжать стала…

Помолчали.

— А как у Ирочки с ногами? Когда сюда приезжала, я заметил, бинтует?

— Бинтует, — подтвердил Петр Иванович. — На концертах стоять тяжело… Но не смертельно.

— Это у нее давно, еще после родов… А Наташенька, я слышал, второго ребенка ждет?.. Я еще и первого-то не видел, Машеньку… Как она?

— Красивая, — пробасил Петр Иванович. — В бабку. И на пацана похожа. Хомяк вот у нее помер. Я ей петуха подарю, правда. Достойного, не клювачего…

— Значит, в доме все более или менее?

— Нормально… А ведь мы с вами тоже, выходит, родня, Наум Аронович? Петр Иванович подмигнул старику. — Родственники непосредственно…

— Самые натуральные, — кивнул тот. — Сваты, — он прикрыл глаза. Долгая дорога сюда сильно, видать, его утомила. Хоть и ехал он не в автобусе, как они, а в такси. Прямо из больницы. Самое главное — сидела в нем страшная болезнь, о которой он все знал по ихним израильским врачебным правилам. Скоро он, по всему видать, и правда того… С крыльца двинется… Да…

Петр Иванович поднялся, постоял, выпил пива.

— Пойти, что ли, еще купнуться?.. — подумал он вслух негромко.

Но Наум Аронович услышал.

— Конечно, купайтесь, не обращайте на меня никакого внимания! — сказал он, открывая глаза. — Мне так приятно смотреть на вас с Павликом…

Петр Иванович поставил стакан на столик и присоединился к Павлу, который так и не вылезал из бассейна. Не вылез, и когда Петр Иванович, всласть накупавшись уже по второму разу, стал выбираться на берег, чтобы опять присоединиться к Науму Ароновичу. Неудобно все-таки.

Но тут он неожиданно столкнулся нос к носу с павлином, невесть откуда возникшим.

— Цып-цып… — Петр Иванович протянул нерусской куре сложенную в щепоть мокрую ладонь.

Павлин закричал благим матом, с негодованием отвергая такое обращение, и с легким шелковистым треском распустил хвост опахалом. Петр Иванович испуганно отдернул руку.

Старик в кресле согнулся пополам.

— Наум Аронович! — заорал Петр Иванович. — Плохо тебе? Лекарство?

Наум Аронович распрямился, лицо его было в слезах.

— Смешно, не могу!.. — дохохатывал он, по-стариковски мешая смех с кашлем.

— Ну ты, Ароныч, ей-Богу… — Одним махом выдохнув испуг, Петр Иванович подошел к столику и налил себе ледяного пива. — Напугал.

— Вот так бы и помереть от смеха, — сказал старик. — Как вы говорите, непосредственно. Это же счастье.

Павлин тем временем наорался и важно отступил к забору, в колючие кусты. Петр Иванович за ним — посмотреть, — чего у него там, гнездо? Гнезда не было. Павлин, не торопясь, сквозь решетку пролез на соседний участок, оставив на земле нежное волнистое перо. Петр Иванович подобрал его…

Петр Иванович стоял со стаканом ледяного пива в руке на краю голубого бассейна. Солнце палило вовсю, на небе не было ни облачка, вдали виднелся Кинерет. Пол-Евангелия, объяснили Петру Ивановичу, провел там Иисус Христос…

— Хорошо здесь, — сказал он раздумчиво. — Лучше всякого Крыма.

— Да, это так, — откликнулся Наум Аронович. Он все сидел в своем креслице, ковырял палочкой кирпичный песок. — Мы с Ирочкой и отдыхали-то один-единственный раз вместе в Пицунде, а я весь отпуск только и думал, как бы поработать… Так уж получилось, вечно времени не хватало. Так вот, были мы в Пицунде. Тридцать пять лет назад… Да, тридцать пять. Представляете себе Ирочку?

— Тут и представлять нечего, хм, — сказал Петр Иванович.

— …И вот я ее спрашиваю, чего б ты, Ирочка, хотела? Дом, говорит, на море и яхту. А ты, думал, мороженое? И смеется. Вот, через тридцать пять лет и купил ей дом и яхту…

— С мотором? — с повышенным интересом спросил Петр Иванович.

— Разумеется.

— Дизель?

— Этого я вам не могу сказать… Да сами все увидите. Ключи у вас. Яхта там… — Он указал на озеро ветхой незагорелой рукой.

— А у меня катер бандиты сожгли, — вздохнул Петр Иванович. — Узнаю кто, персонально, — а уж я узнаю! — бить буду беспощадно. Око за око!..

— А зуб за зуб?.. — тихо продолжил Наум Аронович. — А знаете ли вы, Петр Иванович, что это значит? Этим законом Моисей много тысяч лет назад хотел освободить людей от мести неправедной. Ведь за обиду тогда убивали. Вот он и решил, что, грубо говоря, за выбитый зуб обидчик отвечает только одним выбитым зубом. Это — справедливость. За два — двумя. Не более того. Это потом уж люди из формулы Моисея закон мести выдумали. Так им удобнее кажется. А катер вы себе новый купите, Петр Иванович.

— Ароныч! Извини, конечно, что я так называю…

— Да не волнуйтесь вы, Петр Иванович, называйте, как нравится. Меня тридцать лет никто не называл по отчеству… Соскучился.

— Вот ты говоришь — новый! — усмехнулся Петр Иванович. — Это нереальное явление. Я ж его десять лет строил сам. Своими руками, понимаешь. А купить?.. На какие шиши?

— Я думаю, вы здесь можете неплохо заработать.

— Ароныч, — Петр Иванович посмотрел на старика, как на слабоумного. — Ну у кого я тут заработаю? Ирина Васильевна говорит: может, дом надо поправить… Починить чего. А дом у тебя с иголочки. И яхта небось тоже в ремонте не нуждается. Точно знаю: новая.

— Новая, — виновато кивнул Наум Аронович. Пашка выбрался наконец из бассейна, погонялся за павлином, из любопытства опять припилившего с соседнего участка. Павлин с кудахтаньем бегал от него, но два пера Пашка из павлиньего хвоста изъял.

— Павлик, — сказал Наум Аронович, — ты, наверное, меня так и не послушался: не учишь арабский язык?

— Наум, ну… — Пашка переминался с ноги на ногу, теребя павлиньи перья.

— Перья не мни, — проворчал Петр Иванович, — поставь в стакан на рояле. И русский не учит, Ароныч.

— Я английский знаю и французский, — вяло отбрехивался Пашка…

— А надо еще обязательно знать арабский. Ты же израильтянин. Иначе мира у нас с ними никогда не будет. Ладно, Петр Иванович, не будем его мучить, он мальчик способный, только… вот ленив немножко. А впрочем, все будет у него хорошо. Он добрый мальчик.