— Виден только профиль Инны, — сказала я, немного помолчав. — Но даже в этом ракурсе заметно, как она радуется. Разве Иннокентий мог ее убить?

— В том-то и дело, что она радуется. Инночка очень влюбчива. Сомов покорил ее своим мужественным видом. А Игорь молод, умен, начитан. Она сходила с ума то по одному, то по другому. Вот Сомов и не выдержал такого испытания. Он убил мою дочь из-за ревности. Я говорю это вам в приватной беседе, но настанет день, когда заявлю об этом в суде!

Сказав это, Гольстер ужасно покраснел и стукнул кулаком по столу. Не знаю, что он хотел этим показать, но меня запугать и остановить на полпути ему не удалось. Я все равно продолжила выпытывать факты, необходимые мне для дальнейшего расследования.

— Скажите, Вячеслав Павлович, Инна сама вам признавалась в том, что любит Иннокентия? Или Игоря?

— Ей так мало лет! Вы же понимаете, что все девушки в ее возрасте серьезностью и особым постоянством не отличаются. Игорь бегал за ней, как собачонка, и она любила Игоря. Потом Иннокентий начал уделять ей повышенное внимание. Сначала Инне это льстило, а потом она влюбилась в него. Вот и все дела. У меня нет никаких сомнений в том, что убийца — Сомов.

— А вам не приходит в голову вот такая мысль: если это запланированное убийство из ревности, то зачем же тогда Сомов совершил его у себя дома? Он мог нанять кого-то… Извините еще раз, я понимаю, как вам тяжело об этом говорить, но мы должны все выяснить. Ради вашей дочери!

Но Гольстер как будто не слышал меня. Или слышал, но не понимал смысла моих слов.

— Да-да, конечно, — закивал он. — Я буду прикладывать все усилия, чтобы помогать следствию. Но с вами, Татьяна, я бы не хотел больше встречаться, несмотря на вашу красоту и обаяние. Извините, но я запрещаю вам работать над этим делом.

Я ничего на это не сказала, медленно развернулась и направилась к двери. Но остановилась и обернулась со словами:

— И все-таки, Вячеслав Павлович, как вы можете обвинять Сомова в убийстве? Ведь он ваш друг… Мне известно, что Иннокентий не просто сотрудник вашей фирмы, вы же еще и дружили.

— Нет, я никогда не питал к нему особых симпатий. Он — неплохой инженер, но ничего больше. Извините, Татьяна, всего доброго.

Направляясь к входной двери, я проходила мимо одной из комнат, дверь которой была приоткрыта. Но я, конечно же, и не подумала туда заглядывать. На прощание я решила еще раз принести Гольстеру свои соболезнования, рассчитывая на то, что он одумается и перестанет видеть во мне врага.

— Я никогда не утешусь, — как-то уж очень театрально заявил он напоследок, поднеся ладонь ко лбу, прислонился к стене и замер в таком положении, безотрывно смотря в пол. По нежеланию Гольстера продолжать разговор я поняла, что он ждет не дождется, когда же я наконец начну одеваться и уйду из его дома, оставив его в покое.

В это время из приоткрытой двери донеслись какие-то нечленораздельные звуки, похожие на то, как разговаривают глухонемые.

— Кто это? — не удержавшись от своей привычки совать нос в чужие дела, спросила я.

— Это моя мама. Она парализована. Вот такое у нас горе… А тут еще дочери я лишился… — Гольстер все-таки не выдержал и зарыдал.

Я подошла ближе и положила ладонь на его плечо, стараясь успокоить его. В это мгновение я случайно задела за дверь, ведущую в комнату парализованной матери. Раздался хлопок распахнувшейся двери, и я увидела заплаканное сморщенное лицо старой женщины, полулежащей на высоких подушках. Ее плечи тряслись, она беззвучно плакала, не закрывая глаз. Но, встретив мой взгляд, старушка немного успокоилась и с трудом чуть-чуть приподняла правую руку. Наверное, она могла шевелить только ею, потому что левая рука лежала поверх одеяла, как неживая.

— Она что-то хочет сказать? — спросила я у Гольстера.

— Пойдемте, Татьяна, вам нечего здесь делать. Зачем на нее смотреть? Она только еще больше расстроится. Мама тоже переживает из-за Инны.

Как только парализованная бабушка услышала имя убитой внучки, она взвыла, как от сильной зубной боли, и еще интенсивнее принялась качать своей правой рукой. При этом голова больной поворачивалась из стороны в сторону, как бы показывая, что она не желает мириться со смертью дорогого ей человека.

— Мама не верит в это, — пояснил Гольстер и взял меня под локоть, подталкивая к выходу.

Но я видела, что несчастная женщина пытается сказать совсем другое. Она с трудом протянула свою правую руку к сыну и даже попыталась показать что-то пальцами, но не выдержала такого напряжения, уронила руку на постель и еще сильнее заплакала.

Я попрощалась с Гольстером. Спустившись на первый этаж, я все еще слышала, как он закрывает многочисленные замки на своих не менее многочисленных дверях. Странно, зачем ему столько запоров? Квартира его особой роскошью не отличается. Среднестатистическая квартирка с не слишком дорогой мебелью, старомодными коврами и не совсем новыми обоями.

Усаживаясь в машину, я поздравила себя с тем, как ловко мне удалось прикрепить «жучок» в прихожей. Я незаметно просунула его между стеной и шкафом. Теперь в любой момент можно засесть где-нибудь поблизости и послушать то, что будет говориться у Гольстера. Обычно «жучки» я ставлю в домах преступников или подозреваемых, но в данном случае эта участь не миновала и пострадавшего. Так ему и надо, меньше будет гадостей говорить и указывать, что мне дозволено делать, а что строго-настрого запрещено.

Итак, теперь мой путь лежит в СИЗО. Сомов, наверное, и не надеется меня увидеть в ближайшее время, но я все-таки преподнесу ему такой удивительный сюрприз и явлюсь пред его светлые очи. Простому смертному сделать это практически невозможно, но я надеялась на помощь одного замечательного друга, который ни при каких обстоятельствах не сможет мне отказать.

Да, пройти в следственный изолятор, миновав плотные ряды посетителей и охранников, практически невозможно, но для подполковника милиции Кирьянова, которого я ласково называю Кирей, эта задача входит в разряд наипростейших. Я набрала его рабочий телефон и, как всегда, ласково произнесла:

— Володя, здравствуй, это Татьяна.

Звонкий, как у мальчишки, смех и радостное приветствие меня не удивили. С Кирьяновым мы прошли все — и огонь, и медные трубы. Да и в воде неоднократно оказывались. И все это — расследуя, так сказать, в соавторстве разные сложные преступления. И я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы этот человек отказал мне в помощи. Впрочем, и он на меня в этом смысле не может пожаловаться.

— Володенька, что-то давно мы с тобой не встречались, дружочек. Надо бы восполнить этот пробел.

— Да, да, да! Ты, Татьяна, еще скажи сейчас, что очень по мне соскучилась… — Кирьянов снова рассмеялся.

— Не без этого, конечно, но, в общем-то, мне нужна твоя помощь. Нужно встретиться с подследственным. Оформи мне пропуск в СИЗО, пожалуйста.