Лев Абрамович снова раскудахтался.

— Я посажу Изю за руль вам, Ирмочка же вести не сможет… Ирмочка, ну-ка, что у нас с тухесом?[2]Ах, ах, уменьшила-таки она тухес свой, на полразмера! Сарочка, смотри, учись. Изечка, карточка у нас Ирмина где? Так и впиши — в тухесе минус пять сантиметров…

— С-с-спасибо… — простонала Ирма, невольно вспоминая кровавую фитнес-бойню за эти минус пять сантиметров в тухесе.

— А таки в сисечках? Витязь, поворотите даму… Так, ну тут минус два сантиметра, что не может не огорчать. Ирмочка, будет вам платьице как у принцессы. Несите, светлейший. Изя сядет за руль, чтобы вы таки домой доехали. До скорого свидания…

Вышли на улицу. Ирма полной грудью вдохнула колкого, едкого московского воздуха, потягиваясь в объятиях Тайтингиля.

Слегка плешивый Изя за рулем благодаря своему неожиданно передовому смартфону уверенно лавировал по Москве, глубоко убежденный, что никакие дорожные витязи его не остановят. Ирма лежала в руках Тайтингиля и пыталась понять, чего коварная Сара накапала ей в чай — она ведь накапала, накапала, точно, точно-о-о… Иногда женщина постанывала, выгибалась, раздираемая самыми разными чувствами и сомнениями; и тогда руки эльфа смыкались плотнее.

Это было невыносимо.

Сладко и чудесно.

Невыносимо-о-о…

Сказочно, да!

Просыпалась Ирма, как после бутылки виски. Голова гудела и плыла, в ухо бился истерикой айфон, в дверь звонили. Она дернулась — словно во все стороны сразу, рванулась; резко села, физически ощущая красные пятна на лице, растрепанные волосы и влажное кружево между ног.

Айфон заткнулся.

Внизу раздался звонкий Алинкин голос:

— Ага, спасибо, да, давайте распишусь, Льву Абрамовичу привет. С по-це-лу-ем!

Ирма резко вздернулась. Она была в белье и лежала на кровати в гостевой комнате. Тайтингиль был рядом. Небрежно подпирал голову рукой, нагой, с легким одеялом поперек бедер. И смотрел с локтя на нее.

— Я… ты меня… я тебя… я сейчас, я в душ, — залепетала Ирма.

— Если ты спала у меня вчера, — с расстановкой сказал витязь, — почему тебе не спать у меня сегодня?

— Логично…

— Алина просила передать тебе — понедельник, — сказал эльф.

— Блин! — Ирма подпрыгнула, будто ей в тухес всадили соли из дробовика. — Опаздываю! Бежать!

— И это важнее, чем то, что ты и я здесь? — продолжил эльф.

— Ах-х… — Ирма закусила губу и скосилась в айфон, зажатый в руке. Кто же звонил? Совещание? Встреча с инвесторами? И на эльфа. И на айфон снова…

Тайтингиль встал — волосы расправились и заблистали. Подошел, нагнулся.

Ирма замерла, чуть не обливаясь слезами.

Он провел большим пальцем по ее губам — жестко, сминая нежную плоть. И неожиданно строго, даже зло выдохнул:

— Лучше мальчики, одетые в эльфов?

Ирма подпрыгнула и закрылась локтем, айфоном.

— Ирма, — теперь Тайтингиль говорил тихо, его дыхание касалось ее лица, — Ирма, не все мальчики… мужчины — наивные мечтатели. Поверь.

— Я-я-я, — залепетала Ирма.

«Я что, наговорила этого вслух — там, в подвале… У евреев… У — как их — двергов? Гномов, о-о-о…»

— И не все — животные, — педантично подытожил витязь. — Странно жить вы стали, люди, странно… впрочем, я видел такое. Я многое видел, Ирма.

— Дядя Тай, — звонко раздалось снизу, — тебе костюмчик принесли от Беспрозванного. Ты теперь крут, как мамина яичница с беконом.

«Дядя Тай!»

Вот же несносная! Светлые брови нахмурились.

— Я не могу вспомнить, о чем вы вчера говорили? — простонала Ирма, спешно меняя тему, — витязь, очевидно, разгневался и, кажется, размышлял, не метнуться ли вниз и не оттаскать ли девчонку за уши. Громко говорить у Ирмы не получалось — голова раскалывалась, будто вчера женщина перебрала алкоголя, но она же не пила? Только чай, только травяной чай Сары у Льва Абрамовича. — Говорили: пришла Сама? Кто она? Кто пришла Сама? Сама — темная… ужасная…

— Тебе показалось, Ирма. Лев Абрамович говорил, что выловил сома. На рыбалке. Темного со-ма-а… ужасного… — И Тайтингиль, отступив на полшага, широко размахнул руками; победа еврея-гнома над чудищем лохнесских размеров показалась Ирме сомнительной, но эльф смотрел столь уверенно…

— Я все же в душ. — Женщина искательно дернулась, собираясь забрать с пола и стула у кровати свою одежду, но Тайтингиль снова оказался рядом.

Посмотрел прямо в глаза, вглубь — тревожно, неоднозначно. Снова провел пальцами по губам — и отступил.

Ирма медленно, по шажочку, пошла прочь… Остановилась, оглянулась.

Витязь стоял прямо, глядя на нее неотрывно.

Ирма отвернулась окончательно и прыснула вниз по лестнице.

* * *

Помимо двух покамест укрытых чехлами комплектов одежды, сшитой — невероятно — Беспрозванными за остаток ночи, на кухне материализовались несколько упаковок мацы, пакеты с орехами, банки с медом. Все это выглядело как-то особенно — словно появилось из элитных магазинов экопродуктов, о которых продвинутая Ирма почему-то никогда не слышала.

Она вернулась уже в деловом костюме, накрашенная, но какая-то пришибленная — непонятно чем. Завтракала, наболтав сырых, необжаренных мюсли в молоке. Эльф в синем дяди-Котиковом халате придирчиво обнюхал все, что было на столе, и, хотя Алинка настойчиво предлагала ему бутылочку минералки, взял пару листиков мацы, сломал, макнул в мед.

— Ты все же ешь по утрам! — возопила девушка.

— Иногда, — мягко сказал витязь. — Редко.

— Я к репетитору поеду.

— Тебе к скольки? Ты проспала, — вяло сказала Ирма.

— Ты тоже, — огрызнулась девочка. — Макс заедет за мной. Жду вот, когда мне будет восемнадцать. Обидно, блин: машину ты мне подарила, а ездить не могу до восемнадцати. Таскаюсь на учебу, как лохушка, в автобусе и на метро, пипец же просто.

— Алина, дай мне грамоту вашу, — спокойно сказал Тайтингиль, не обращая внимания на ее излияния. — Если обе вы уйдете, я займусь языками. Мне надо читать.

— Азбуку? Букварь?

— Все равно.

— Поищи детские диски на полках внизу, — все так же заторможенно предложила Ирма. — Я не выбрасывала. Там много всякого. Я же думала… я…

— Мам, ну не надо. Я помню старую песню о главном, что ты хотела еще детей, — сказала Алинка. — И ты сегодня как-то паршиво выглядишь. Дядя Тай, что вы вчера делали с мамой, а? Ай-ай-ай-а-а-а…

— Не усекай имени. — Витязь сурово встряхнул девочку за ухо. — Я не шучу, Алина. Теперь — особо не усекай. Поняла?