– Слушай, Кравцов, вчера мы разметелили к едрене фене станцию, и противнику надо три-четыре дня, чтобы привести все в порядок. То есть с этой линии прущие в глубь СССР полчища не смогут получать свое довольствие. Но есть и другие линии: в ста двадцати километрах южнее есть станция Пушкевичи, и через ту линию гитлеровцы отменно снабжают своих вояк. Вот и предлагаю сделать туда налет, апробировать наши партизанские ВВС, в первый раз бомбили очень хорошо, но фактор неожиданности во второй раз может не сыграть. Что скажешь, Кравцов?

– Для начала предлагаю следующее: в два часа ночи У-2[75] на малом газу подходят к станции и накрывают бомбовым ударом зенитчиков; как только У-2 отбомбятся, на станцию прилетают остальные: Юнкерсы[76], и «ишаки»[77] с «чайками»[78]. Постараемя и к «чайкам» с «ишаками» приделать бомбы, ну и потом отбомбиться так, чтобы и эта станция на неделю вышла из игры. Тем более две «чайки» у нас в штурмовом исполнении, ну, штурмовики.

– Но сперва придется слетать днем на одиночном Юнкерсе и разведать местоположение зениток. Затем передать эту информацию летчикам с У-2, да и стрелка надо в У-2 с пулеметом МГ (к нему патронов море разливанное), чтобы по расчетам зениток поработать. Понятна мысль, Кравцов?

– Да куда понятней, товарищ комдив, предлагаю где-то часам к двенадцати самому вылететь на рекогносцировку.

– Да, еще: назначаешься главным, так как все-таки ты бомбардировщик, а Никифоров истребитель, и специфика службы у него немного другая. И на разведку лети сам, у тя ж привычка работать по наземным целям, у Никифорова привычка работать по воздушным целям, все, иди. И это… кликни мне этого Топоркова.

Кравцов, обрадованный предстоящим делом, ускакал, как молодой газел (да не газель, она же женского полу, а именно газел-самец, а в случае Кравцова он даже газелъ).

– Товарищ капитан, вызывали? – Это Топорков пришел.

– Проходи, Владислав Игнатьевич, поговорить надо.

– Слушаю вас, товарищ капитан.

– Что у тебя насчет противодействия гитлеровским перешивщикам? Что и как планируешь?

– Я тут немного покумекал, товарищ капитан, есть что предложить. Предлагаю на каждую линию отправить по взводу красноармейцев, усиленному ротным минометом и двумя пулеметами. Охрана у перешивщиков небольшая, всего по отделению стрелков, ну и у самих гитлеровских железнодорожников есть стрелковка. Так что взвода должно хватить, тем более ребята подготовленные, из ветеранов, а новички пусть пока учатся.

– Ну что, умно, а откуда знаешь, Игнатьевич, что охрана у фрицев никакая?

– Так ребята из саперов ходили на разведку, правда, проведали лишь одну группу перешивщиков, но не думаю, что на остальных линиях как-то по-другому.

– Логично, готовь ребят, Игнатьевич, думаю, на днях надо им пощекотать фашистов.

За разговорами пришло время обеда, сам начтыл (честь-то какая) принесла поднос с яствами, ну и мы вдвоем прилично так покушали. Потом сидели и пили чай, проводя время в приятных интимных разговорах. А я все думал: с кем же я поговорить-то забыл, а? Кого же я сегодня не повидал?

Епрст… Я ж сегодня Онищука не видал, и сам этот украинский гарный парубок чего-то зайти не додумался.

– Маш, а где Петруха?

– Так они же в разведке!

– И кто их туда послал?

– Ну, они ж у тебя разрешения спросили, со своим чечененком (она смотрела фильм «12» самого Мыкыты свет Михалкова?) с утра тут были, не помнишь?

– Неа, не помню, и что, куда они отправились?

– Осмотреть окрестности, собрать информацию от агентуры, наведаться к Ильиных, но самое главное, к Тухватулину.

– К кому?

– Ты что, не помнишь этого татарина-лейтенанта? Ну, Ильиных случайно нашел склад мобзапаса, а там и этот лейтенант со взводом охранников, ну и много всего на складе, патроны там, гранаты, провиант ГСМ и т. д. При отступлении про склад вояки забыли, а этот сидел тихо-мирно, ждал команды от начальства, а оно тю-тю. И сидеть бы Тухватулину до морковкиного заговения или взятия Берлина, как Ильиных вспомнил о складе и человечка направил.

– И?

– Короче, предлагаем после нашего ухода отсюда Тухватулину с его бойцами перебраться на нашу базу и тут оставить около роты бойцов да все учебные курсы, ну снайперов, саперов, мехводов и т. д. Ребята, отдохнув три-четыре дня, приучат фрицев к покою, а потом начнут пляску смерти, изучая военное дело на практике.

– Ну, тогда ладно. А кто это мы, которые предлагают это? И куда это мы собрались уходить?

– Ну пока ты раненый и без памяти был, я и предложила… Как куда? В Польшу.

– А не много ли вы на себя берете, товариСЧ наполеонша? И кто это тебя в Польшу возьмет, что это тебе, круиз по Адриатике? Вообще нюх потеряла, овца?

– Прости, милый, но ты был без памяти…

– А чеж тогда не подняла по тревоге всех и не рванула на осаду Берлина, а? Ты ж такая вумная, вумней вутки, и вообще, ты у нас начтыл или кто? А ну вперед, заниматься своими крысиными делами. Мне кажется, любимая, ты на себя много берешь.

Ах да! Стой! Теперь я хочу поговорить на другую тему, объясни мне, каким макаром ты забеременела и, главное, узнала об этом за две недели, а? А то я логики не всасываю, физиология, что ли, поменялась, и у тебя, милая, после переноса каждую неделю «критические дни»? И ты во время переноса с собой «случайно» захватила пачку тестов на беременность?

– Ну, ты дурак, милый, я ж тебя этим поддержать хотела, мы ж с тобой планировали ребеночка до переноса, я и подумала, что эта весть тебе поможет быстрей выздороветь! Правда, забыла про твой дурацкий критический образ мышления.

Блин, и как такую женщину не обнять, не прижать к себе, она же ангел мой, ангел земной!

– Прости, милая Анюта, прости психа, прости дурака, прости долбо… прости, короче, меня.

Блин?! Какая, на хрен, Анюта? По ходу, Машка не просекла, уф, слава богу. Машкова гладит меня и смотрит на меня всепрощающе (за Анюту тоже или все-таки не просекла?), она видит во мне не грозного комдива, а просто больного, но любимого, глупого, но своего… И она права!

Раздается воспитанный стук в дверь землянки, мы с Машей хором кричим: