перестали выполнять свои обязанности, то разве могло бы тело просуществовать сколько-нибудь значительный промежуток времени, и разве не было бы оно уничтожено за несколько дней худшей из всех смертей, то есть голодом? Нет, и никто не мог бы сказать иначе. Теперь рассмотрите то же положение в государстве. 4. Ведь и оно состоит из многих разрядов людей, совсем не похожих друг на друга, каждый из которых несет свою собственную службу для общего блага, как отдельные члены в отношении тела. Одни обрабатывают поля, другие сражаются с врагами, защищая эти поля, третьи ведут весьма полезную морскую торговлю, а четвертые занимаются необходимыми ремеслами. Если бы все эти различные группы людей восстали против сената, состоящего из лучших представителей, и сказали: «Сенат, что ты хорошего нам делаешь, и на каком основании ты осмеливаешься править другими? Конечно, тебе нечего сказать. Раз это так, то не освободиться ли нам теперь же от твоей тирании и жить без вождя?» 5. Если только они примут такое решение и прекратят свои обычные занятия, что тогда удержит это несчастное государство от самой жалкой смерти от голода, войн и всяческих других зол? Итак, знайте, плебеи, что подобно тому, как в наших телах желудок, многими[725] осыпаемый столь злобной бранью, питает все тело, хотя и сам питается, и сохраняя себя, сохраняет и его, как если бы это был своего рода пир, обеспечиваемый совместным содействием, который в результате обмена надлежащим образом распределяет то, что полезно каждому отдельно и всем вместе, так и в полисах сенат, который ведет государственные дела и обеспечивает то, что целесообразно для каждого, все это сохраняет, защищает и исправляет. Так что перестаньте произносить оскорбительные речи в адрес сената о том, что вы изгнаны им из отчизны, и что вследствие этого вы скитаетесь как бродяги и попрошайки. Ибо он не причинил и не может причинить вам никакого вреда, но сам зовет вас и умоляет, и, распахнув вместе с воротами души, гостеприимно принимает вас».

LXXXVII. Пока Менений говорил это[726], в продолжение всей его речи толпа издавала много разных возгласов. Однако когда в конце ее он прибег к мольбам и, перечислив напасти, которые постигнут как тех, кто остался в городе, так тех, кто изгнан из него, оплакал страдания и тех и других, слезы хлынули у всех из очей, и они единодушно в один голос призвали его, не теряя времени, вести их обратно в город. Вверив послам все свои дела, они не занимались ничем другим, относящимся к их безопасности, и совсем немногого недоставало для того, чтобы закрыть собрание, если бы только Брут, выскоча вперед, не сдержал их рвение, восклицая, что хотя обещания, данные сенатом, благоприятны для народа, и он считал правильным, чтобы народ был бы благодарен ему за эти уступки, однако он опасается, что наступит время и приверженные тирании люди, буде представится случай, однажды снова попытаются заставить людей почувствовать негодование за сделанное ими. 2. Есть только одно средство безопасности для всех, кто боится более сильных: если им будет ясно, что желающие нанести им оскорбления не будут иметь возможности сделать это. Ведь злые люди, пока есть возможность творить зло, никогда не будут испытывать недостатка в желании совершить его. Следовательно, плебеи должны получить такое средство безопасности, с которым они более ни в чем не будут нуждаться. 3. Менений же возразил и попросил его назвать то средство безопасности, в котором, по его мнению, народ еще нуждается. На что Брут ответствовал: «Позволь нам ежегодно выбирать из нас самих определенное число магистратов, не облеченных никакой иной властью, как только приходить на помощь тем плебеям, которым нанесено какое-либо оскорбление или в отношении которых применено насилие, и не допускать, чтобы кто-нибудь из них был лишен своих прав. Мы умоляем и просим вас добавить эту милость к тем, которые вы уже нам предоставили, если наше примирение не только на словах, но и на деле».

LXXXVIII. Когда народ услышал эти слова, он долго и громогласно поддерживал Брута и просил послов предоставить им и это. Те, удалившись из народного собрания и кратко посовещавшись, вернулись через непродолжительный промежуток времени. Когда воцарилось молчание, Менений вышел вперед и рек: «Это дело, плебеи, величайшее и полное нелепых подозрений. Мы ощущаем некоторую тревогу и нас заботит, как бы мы не создали два государства в одном. Однако в той мере, в какой мы сами заинтересованы, мы не будем противостоять и этому вашему требованию. 2. Но окажите и нам благодеяние, отвечающее и вашим собственным интересам. Разрешите некоторым послам пойти в город и сообщить об этом сенату. Ведь хотя нам и даны от него полномочия заключить мир так, как мы сами сочтем нужным, и мы можем на свое усмотрение давать от его имени те обещания, которые нам угодны, однако мы не считаем возможным взять ответственность за это на себя, так как нам неожиданно предъявили новые притязания, и мы откажемся от наших полномочий и предложим это дело на рассмотрение сената. Но мы убеждены, что у сената будет то же мнение, что и у нас. Таким образом, я останусь здесь вместе с некоторыми другими послами, а Валерий с остальными отправится в сенат». 3. На том и порешили, и лица, назначенные поставить в известность сенат о том, что случилось, вскочили на лошадей и галопом поскакали в Рим. Когда консулы вынесли это дело на обсуждение сенаторов, Валерий высказал мнение, что и эту милость следует оказать народу. С другой стороны, Аппий, бывший с самого начала против примирения, и в этом случае выказал открытое противодействие, протестуя, призывая богов в свидетели и предсказывая, какие семена будущих зол в государстве они собираются посеять. Но он не смог возобладать над большинством сената, которое, как я сказал, было полно решимости положить конец смуте. Итак, было принято постановление сената, подтверждающее все обещания, данные плебсу послами и предоставляющее те ручательства безопасности, которые он потребовал. 4. Завершив это дело, послы на следующий день вернулись в лагерь и возвестили решение сената. Вслед за этим Менений посоветовал плебеям послать кого-нибудь в город взять залог, который сенат должен был дать. В соответствии с этим был послан Луций Юний Брут, которого я уже упоминал прежде, а вместе с ним Марк Деций и Спурий Ицилий. Из послов, которые пришли из сената, половина вернулась в город вместе с Брутом и его спутниками. Агриппа же с остальными остался в лагере, так как