– Камешек попал в кроссовку, – жалобно сказала она, стоя на одной ножке. – Вытряхиваю, вытряхиваю, а он все колется.

Опираясь на его руку, она сняла кроссовку и стала вытряхивать зловредный камешек. Потом нагнулась, чтобы зашнуровать.

Дима присел, отобрал у нее шнурки и стал, не спеша, продевать в круглые дырочки. Она села на пятую точку и погладила его руку в светлых волосках.

«Я могу сделать ее самой счастливой на свете, – думал Дима, зашнуровывая кроссовку. – Это в моих силах. И, может быть, она поделится счастьем со мной. Сделать счастливым другого – это много. Надо попробовать – а вдруг получится?»

– Молодые люди, что вы здесь делаете? – Милиционер, наконец, решил подойти к ним.

– Мариночка, выходи за меня замуж, – предложил Дима. – Обещаю быть тебе хорошим мужем.

– О, Димочка! – только и смогла вымолвить потрясенная Маринка. – Димочка, любимый мой!

– Молодые люди, вы что, не слышите: к вам обращаются! – начал сердиться милиционер. – Ну-ка встаньте! Ваши документы!

– Все в порядке, генерал, – улыбнулся ему Дима, поднимаясь. – Мы уходим. Нас уже здесь нет.

И поднял руку, останавливая такси.

– Димочка, поехали ко мне, – нерешительно попросила Маринка, еще не до конца поверившая в свое счастье. – Мои на даче, вернутся через два дня. Оставайся у меня – а завтра вместе пойдем в институт.

– Все, как ты хочешь. Хоть навсегда! – Он, обнял ее за плечи. – Вези, ездовой, нас на Соборный – а когда освободишься, выпей за наше счастье.

И положил на колено водителю сотенную купюру.

У Маринки тряслись руки, когда она пыталась вставить ключ в замок. Ключ никак не вставлялся. Тогда он отобрал его и сам открыл дверь. И сам запер.

– О, Димочка! – простонала Маринка, встав на цыпочки и целуя его в подбородок. – Неужели это правда? Я столько раз обнимала тебя во сне! Неужели это наяву? Ты не исчезнешь сейчас?

– Не исчезну, – пообещал он, беря ее на руки. – Теперь уже не исчезну. Теперь я твой навсегда.

Вновь, как тогда в его комнате, она оказалась в горизонтальном положении, придавленная тяжестью любимого тела. Его ресницы пощекотали ее щеку. А вот и его губы – они целуют ее, как тогда. О, как сладостен их поцелуй!

Слезы счастья текли по ее лицу, мешая ей смотреть на него. Она улыбалась Диме, вытирая их ладошками, – а они все текли и текли.

– Можно? – шепнул он ей на ушко.

– О, Димочка! Я твое отражение, я твое продолжение! Я исполнение всех твоих желаний! Тебе можно все – только тебе одному!

Солнечный луч пробился сквозь занавеску и осветил ее лицо. Это Генина душа, прощенная богом, взглянула на них с небес и улыбнулась им. Ведь души не умеют ненавидеть – они могут только любить.

Вернувшиеся через два дня Маринкины родители испытали легкое потрясение – на звонок им открыл дверь… Дима. Их дочь с блаженной улыбкой стояла позади, обнимая изменника.

– Явился! – сурово бросил отец. – Надолго ли?

– Как получится, – нахально ответил «изменник». – Как примете. Мои родители настаивают, чтобы мы жили у них.

– Что значит – жили? – возмутился отец. – На правах кого она будет жить у тебя? У нее что – дома нет?

– На правах жены. Ее дом теперь там, где мой.

– Вы что – уже поженились? – потрясенно спросила мать. – Когда ж вы успели?

– Мамочка, ты же сама говорила – дурное дело нехитрое! – засмеялась Маринка. – Мы уже все успели. Ругайтесь, не ругайтесь, но Дима мой муж. Пока гражданский. Пока не зарегистрируемся. Но жить теперь мы будем вместе.

– А свадьба? Как то это… не по-людски.

– Ну, свадьба – это ваша забота. Нам она и даром не нужна. Да, Димочка?

– Ты не совсем права, дорогая, – ответил Дима, целуя ее, – родителям тоже надо сделать приятное. Если хотят, пусть играют.

– Хватит лизаться! – рассердился отец. – Постеснялись бы! Мать, где там у тебя пузырь припрятан? Надо же как-то отметить это дело.

– А чего нам стесняться? – гордо отозвалась Маринка. – Мы уже тарелку разбили. И не надо никакого пузыря. Стол накрыт – и там есть все, что надо. Сейчас Димины родители придут.

Потом они вшестером сидели за круглым столом в гостиной, обсуждая насущные вопросы, и пытались прийти к соглашению, которое устраивало бы всех. Но это получалось плохо.

– Ребята будут жить у нас! – настаивала Наталья Николаевна. – У нас и квартира больше, и к институту ближе.

– На один квартал всего и ближе, – не соглашался Маринкин отец. – Как это у вас – кто это решил? А матери кто помогать должен? И обо мне, опять же, заботиться? Дочь-то у нас одна.

– Положено, чтоб молодые жили в доме мужа! – возражал отец Димы. Они оба были в полковничьих формах и гордо поглядывали друг на друга.

– Не надо спорить, – попыталась их примирить Маринка. – Будем жить у вас по очереди. Две недели у Димы, две недели у нас. Пока малыш не появится.

– Какой малыш? – испугалась Наталья Николаевна. – Ты что – уже ждешь?

– Нет, мы же всего два дня вместе. Но ведь он будет когда-нибудь.

– Господи, Мариночка! Ну зачем вам сейчас малыш? Вам же учиться целых пять лет, подумай. В наши времена прекрасно можно обойтись без этого.

– А нас иначе не зарегистрируют. Мне ведь только семнадцать. Только через год исполнится восемнадцать.

– Ну, это не проблема. Зарегистрируют, обещаю.

– Все равно я хочу ребенка. Хочу, чтобы у меня мой Димочка был, только мой, – которого у меня уже никто не отнимет.

– Тебе что, одного меня мало? – засмеялся Дима. – Хочешь умножить на два?

– Хочу первую производную взять от тебя. А потом вторую.

– Ладно вам, математики, – остановил их Димин отец. – Рано загадывать. Н у, за молодых!

И шесть бокалов дружно сдвинулись, издав, как и положено настоящему хрусталю, долгий и нежный звон.

Прошло десять лет. Далеко унесла наших героев речка Жизнь, никогда не поворачивающая вспять. Мир вокруг них изменился, и они изменились тоже.

Веня Ходаков окончил Школу милиции и стал следователем. Свой невысокий рост он компенсировал большим трудолюбием и усердием, поэтому на работе Веню всячески поощряли, и он быстро продвигался по службе.

После долгих уговоров Настенька Селезнева вышла за Веню замуж, и у них родился сынок Игорек. Сама Настенька, окончив Педагогический университет, стала преподавать в своей школе химию. Было так интересно, особенно вначале, заходить в их прежний класс, но уже не в качестве ученицы, а учительницей. И что забавно – за ее столом теперь сидела девочка, которую тоже звали Настенькой, только фамилия у нее была другая.