Не знаю, что произошло, но мне внезапно стало очень стыдно. Кажется, поддавшись эмоциям, я сильно погорячилась и в своих выводах, и в поведении. Зарецкий ведь действительно помог мне – в меру своих сил, пусть еще совсем юношеских, но, кажется, вполне искренних, а я разозлилась из-за того, что думала не о Ярославе, а о том, что дядя Тим еще больше разгневается на меня за то, как с ним обращался мой несмышленый ученик.

– Я не могу пройти мимо, – отчеканил парень, и я вдруг на сотую долю секунды увидела его другим, совершенно другим, вплоть до одежды. Там, в моем воображении, которое вдруг взыграло, он был не восемнадцатилетним избалованным мальчишкой, не знакомым с ответственностью, а взрослым мужчиной, воином, который знал свой долг. Нет, я не взглянула вдруг на Зарецкого с другой стороны, не поняла в один миг всех его прекрасных качеств, не осознала плюсов, не замеченных мною ранее, а просто узрела в нем другого человека. Возможно, он мог бы стать этим другим человеком, возможно, как бы странно это ни звучало, он был этим другим человеком. И это ошарашило меня, как будто кто-то неожиданно вылил на голову ушат холодной воды. Правда, это странное чувство захватило меня совсем ненадолго, оно было всего лишь мелкой волной, на смену которой пришли более крупные, захлестнувшие с головой.

В груди стало жарко от коктейля неловкости, смущения, осознания своей ошибки, и было в нем что-то еще, еще одно какое-то чувство, пока еще едва заметное, но уже ощутимое и связанное с поступком Яра. Благодарность? Признательность? Радость от того, что он не остался в стороне? Облегчение, что есть кто-то, кто может помочь мне, той, которая мало что знает о помощи других людей? Как бы ни называлось это чувство, оно было легким, неожиданным и приятным, и очень теплым. Если сначала меня окатили ледяной водой, то теперь привели к уютно трещавшему камину и завернули в теплое одеяло, посадив перед огнем.

Обуреваемая странными эмоциями, я подалась вперед. Рука моя выскользнула из ослабевшей ладони парня; миг – и мои теперь пальцы легонько сжимали запястье Яра, жесткое, твердое, с выступающей косточкой.

– Прости, Ярослав, – сказала я, вздохнув и проникновенно глядя ему в глаза. – Я была не права. Просто я… Я испугалась, – мои губы прошептали это признание с трудом, а голова опустилась вниз. – Спасибо, что вмешался.

И опять время остановилось на несколько мгновений. Звуки вокруг приглушились, цвета, напротив, стали ярче, и я чувствовала его пульс.

– Правда, спасибо. Извини, что нагрубила. У меня бывает.

На этом неожиданный запал Зарецкого иссяк. Он выдернул свою руку из моих пальцев, сделал шаг назад и пробормотал что-то вроде «ладно, отстань». Только что исходящий праведным гневом, он вдруг стушевался. Промелькнувший на долю секунды воин скрылся, и передо мной стоял все тот же глупый ребенок с большим самомнением, который все же пытался меня защитить.

– Я не хотела тебя обидеть. Ты злишься? – осторожно спросила я. Мне вдруг захотелось улыбнуться Ярику или нежно погладить по волосам. Все же он бывает таким милым.

– Нет, – отозвался тот нервно. – Все. Что ты ко мне привязалась? Отвяжись.

– Это не мой любовник, – неловко призналась я. – Это мой дядя.

– Мне-то что, хоть муж, – отозвался Зарецкий, с независимым видом оглядывая зал. Кажется, ему было любопытно, что это за местечко такое. Или, может быть, любопытством он скрывал свое смущение.

– Нет, правда, это мой дядя, – сказала я. – Он хотел, чтобы я поехала с ним, а я не хотела.

– Почему не хотела? – удивился парень.

– Потому что он, наверное, хотел отвезти меня домой, – задумчиво сказала я, подумав, что, возможно, Тимофей преследовал именно эту цель. – А я туда не хочу.

– Почему?

– Потому что.

– Серьезно, почему ты не хотела домой? – искренность, с которой он задавал этот вопрос, давала понять, что Ярик не знает, что такое не хотеть возвращаться домой. Судя по всему, с семьей у него все хорошо, и это не может не радовать. Все же странный он – иногда глаголет речи, достойные мужа, а иногда спрашивает совершенно банальные вещи, как ребенок.

– Да что ты как почемучка? – сделала вид, что рассердилась, я. Зарецкий фыркнул. В этот момент мимо нас прошел официант, и Зарецкий схватил с подноса бокал, а я, улучив момент, все же потрепала его по русым волосам. Атмосфера между нами моментально изменилась. Ярик опять превратился в напыщенного мальчишку, в чье личное пространство вторглась злая училка.

– Не трогай меня. Оставь в покое! – вновь рассердился он. Теперь Яр напоминал мне котенка, которого хотелось потискать, а он все время убегал и прятался под диван. Впрочем, ловить котят я умела – все детство проохотилась на них, когда летом жила в загородном доме, в дачном поселке, где кошек было много.

– А что это ты пить вздумал? Кстати, смотри, вон наши идут, – решительно спросила я и, пока Зарецкий хлопал ушами, выхватила у него бокал, который, как я и думала, был наполнен шампанским.

– Эй! – возмутился он. – Анастасия Кощеевна, вы вообще в маразм впали, не приходя в себя после атаки глупости? Это мое.

– Тебе пить нельзя, – отозвалась я.

– Я совершеннолетний, – отрезал он гневно. Да, Енот опять злился, но не так, как пару минут назад – я видела это по его лицу.

– Ты еще школьник, – отрезала я. – При мне ты пить не будешь.

– Хорошая у тебя, госпожа учительница, логика, – криво улыбнулся парень. – При тебе не пить, а не при тебе – можно? Типа, пока учителя не видят, можешь выдуть пинту пива и все будет зашибись? Только не попались училкам, делай при них вид, что ты хороший чел. Что за методы воспитания?

– Ты брюзжишь, как старый дед. Пошли, пожалуйста, в общий зал, – попросила я, и мы направились к тому коридору, из которого вышли. – Ярослав? – позвала я его – парень шел впереди меня.

– Что? – обернулся он.

– Правда, извини.

– Да-да-да, все, забыли. Ладно? – по-моему, Зарецкий и сам был не рад своей вспышке гнева. А мне почему-то было весело и легко, и о дяде Тиме я на время забыла.

– Ладно, – легко согласилась я. Молча мы шагали к залу с учениками – до тех пор, пока Ярослав, видимо, плохо ориентирующийся в пространстве, не прошел нужный поворот, и вместо нашего зала оказался в интимной полутьме широкой лоджии с колоннами, с которой открывался поистине волшебный вид. Поскольку парк находился на возвышении, то отсюда были видны огни города за рекой, который, напротив, находился в низине. Конечно, зданий видно не было – лишь только множество огней и огоньков, собравшихся вместе, но зрелище все равно было впечатляющим. Нитка огней моста придавала ему особое изящество.

Прямо над городом повисла полная круглая луна. На небе не было ни облачка, и хорошо были видны высокие звезды, похожие на крохотные рваные отверстия на плотной ткани ночи, из которых лился тусклый серебряный свет. Казалось, что стоит только снять эту ткань, как вновь наступит день.