Милая Темза, тише,

ибо негромко я и недолго пою.

Он так ему понравился, что тихими летними утрами Дэниел часто ловил себя на том, что, скользя по водной глади, мурлычет слова.

Работы оказалось невпроворот. Поскольку Лондонский мост оставался единственной пешей переправой и часто бывал забит, через реку постоянно сновали ялики, державшие курс на Сити и Вестминстер. Путешествия более дальние тоже было если не быстрее, то всяко удобнее осуществлять по реке. Многие придворные, обязанные к утру поспеть в Хэмптон-Корт, раскидывались на подушках в благородных барках и предоставляли лодочникам в роскошных костюмах перевозить их теплыми летними ночами вверх по течению. Это куда лучше, чем засветло ехать по ухабистой Кингс-роуд, тянувшейся за Челси к королевскому дворцу. Милая Темза струилась тихо. Лодочникам хорошо платили за такие поездки, добавляя сверх от щедрот.

Сумей он устроиться на такую барку, жилось бы совсем иначе. Но ему возражали: «Ты слишком рослый, тебе не найти пару». А связи для получения хорошего места нужны были даже в скромной гильдии лодочников. «Коих не прибрел», – сокрушался он. Так или иначе, выход придется найти – хотя бы устроить старого отца. Тогда его невзгодам конец.

Пересекая просторный внутренний двор, мужчины смеялись, и их шаги негромко отзывались эхом от кирпичных стен. Пришла пора ликовать.

Роуланд Булл смеялся с облегчением. Собеседование прошло лучше, чем он мог вообразить. Даже сейчас он едва верил словам: «Вы нам нужны». Немалое дело для честного юриста услышать такое от самого канцлера Англии. Роуланд Булл, сын скромного пивовара Булла из Саутуарка, оказался востребованным в самом сердце королевства. Он был польщен. Что до жалованья, то оно превосходило все его мечты. Если Роуланд и питал сомнения насчет суетности двора, то при мысли о семье и о том, как преобразится их жизнь, последний представлялся Божьим промыслом. Он обернулся:

– Я у тебя в долгу.

Трудно было не любить Томаса Мередита. Красивый и стройный, похожий на сестру, он оставался мирской надеждой семьи. Мередиты – валлийцы. Как и другие валлийские семьи, они прибыли в Англию вслед за Тюдорами. Дед Томаса сражался при Босворте. Отец мог возвыситься при дворе, если бы не скончался, когда Томас и Сьюзен были детьми. Но король Генрих не забыл Мередитов и предоставил молодому Томасу место при могущественном королевском секретаре Томасе Кромвеле, где тот, казалось, был обречен на успех. Он обучался в Кембридже и «Судебных иннах»;[49]хорошо танцевал и пел; фехтовал и стрелял из лука, даже играл с королем в монаршую игру теннис. «Впрочем, всегда поддаюсь», – улыбался Мередит. В свои двадцать шесть он был само очарование.

Если бы Роуланд Булл задался целью подытожить сторонние влияния, заведшие его так далеко, он заявил бы доподлинно: книги и Мередиты.

Книги объяснялись легко. Перед окончанием Войны роз член гильдии торговцев тканями Кэкстон привез из Фландрии первые печатные издания и открыл в Вестминстере лавку. Успех был удивительный. Вскоре печатные книги хлынули потоком. Издания Кэкстона было удобно читать. Взамен миниатюр и броских раскрасок там часто присутствовали яркие черно-белые гравюры, а главное – они стоили дешево по сравнению со старыми манускриптами. В противном случае пивовар Булл, хотя и любил читать, ни за что не собрал бы нескольких десятков книг. Так и вышло, что Роуланду, его младшему сыну, дозволилось познакомиться с Чосером, легендами о короле Артуре, а также с парой десятков проповедей и богословских трактатов; именно любовь к книгам в итоге вывела его из пивоварни и сделала бедным оксфордским студентом, а после расположила к изучению права. Те же самые книги побудили его в юности поразмыслить над жизнью религиозной.

Но все остальное являлось заслугой Мередитов. Разве не Питер, которого он ставил превыше всех, сказал ему, что существуют другие способы послужить Богу, помимо духовного сана? Не Питер ли, догадывавшийся о его неспособности соблюсти обет целомудрия, с улыбкой заметил: «Святой Павел речет, что лучше жениться, чем гореть». Через Питера он познакомился со Сьюзен и обрел счастье, о каком не мог и мечтать. И если еще и помышлял порой о жизни духовной, то это был его единственный секрет от жены, пребывать с которой теперь обязывал долг. Сегодня же его благодарности расточались Томасу Мередиту, и он был рад их выразить. Он доверял ему.

Но этим августовским днем дворец шептался о новостях поважнее, что явились после лета неопределенности. Выйдя из массивного арочного коридора, Томас толкнул зятя и осклабился:

– Ну-ка, взгляни!

Проход, бесспорно, был прекрасен. Минувшее столетие омрачилось Войной роз, но утраченный блеск возместила архитектура, особенно английский «перпендикулярный стиль», которым была ознаменована поздняя готика. Ярусы заостренных арок сменились более строгой структурой. Между простыми, изящными балками нависали не стены, а огромные пласты стекла. Над ними же высился потолок, теперь почти плоский, переходивший в прелестный веерный свод – каменные кружева, лучшие образчики которых красовались в часовнях Виндзора и Королевского колледжа в Кембридже.

Этот проход тоже имел веерный свод. Именно там, среди тонких узоров, Томас и Роуланд узрели любовно сплетенные инициалы, внушавшие Англии этим летом новую надежду: «Н» означало Генриха, «А» – Анну.

Анну Болейн.

После без малого двух десятилетий нежного брака с Екатериной, его испанской женой, Генрих обоснованно встревожился, ибо так и не обзавелся законным наследником, за исключением болезненной дочери Мэри. Что станет с династией Тюдоров? Англией никогда не правила женщина. Не утонет ли государство в хаосе, как случилось в эпоху Войны роз? Неудивительно, что он, как верный сын Церкви, начал задаваться вопросом: за что? Почему ему отказывается в сыне, потребном для государства? В чем он оплошал?

Одно объяснение нашлось. Разве не была Екатерина, пусть недолго, женой его старшего брата? Ибо первым на испанской принцессе женился тогдашний наследник, безвременно скончавшийся несчастный Артур. А потому не был ли запретным союз Генриха? На этом перепутье он встретил Анну Болейн.

Девушка славилась красотой. Болейны – лондонская семья, дед Анны ходил в лорд-мэрах. Но два блестящих брака породнили некогда купеческое семейство с высшей аристократией. Пребывание при французском дворе придало Анне пленительные изящество и остроумие. Вскоре Генрих влюбился. Прошло немного времени, и он уже гадал, не принесет ли ему эта обворожительная женщина здорового наследника. И вот, побуждаемый как влечением, так и соображениями государственными, он решил: «Мой брак с Екатериной изначально проклят. Я попрошу папу аннулировать его».

Это было не так возмутительно, как могло показаться: у Генриха и впрямь имелись все основания рассчитывать на положительный исход. Церковь иногда проявляла милосердие и время от времени изыскивала причины для расторжения неугодных браков. Миряне тоже перетолковывали законы на свое усмотрение: аристократ мог жениться на родственнице недопустимо близкой, зная, что брак можно расторгнуть. Некоторые даже умышленно допускали ошибки, принося брачные обеты и оставляя лазейку, позволявшую объявить их несостоятельными. Но папа, кроме перечисленного, откровенно хотел и считал себя обязанным помочь верному английскому королю обеспечить себе законного преемника.