Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однобоко анализируя данные, Шмелев делал вывод, что у японцев на подходе пять-шесть дивизий и они готовят новое наступление.
Командующий, анализируя те же данные, видел на подходе две-три дивизии и делал вывод, что японцы тянут их, чтобы прикрыть границу, оставшуюся открытой после разгрома 6-й армии.
Выслушав Шмелева, командующий изложил ему свою точку зрения для сведения и руководства.
– В более далеком будущем и я не исключаю возможное и крупных событий. Но я не считаю, что они повторятся непременно здесь, на тамцак-булакском выступе. Да и вы в глубине души этого не считаете, а просто-напросто перестраховываетесь передо мной. Эх, Шмелев, Шмелев! Так вот и все у вас – и в большом и в малом. Умная голова на плечах, боевой орден на груди, грудь два раза прострелена, военный человек, – а гражданского мужества ни на грош!
И командующий больше огорченно, чем сердито, махнул рукой.
В блиндаж вошел член Военного совета.
– Присаживайся, Петр Васильевич, – сказал командующий. – Сейчас мы тут заканчиваем со Шмелевым. Он, видишь ли, считает, что японцы вновь нападут на нас непременно здесь, на Халхин-Голе.
– Я не считаю, товарищ командующий, я только вопрос об этом поставил, – сказал Шмелев.
– А коли поставил, так отвечу! Боюсь, что они не доставят нам с тобой этого удовольствия. Они ведь со своей колокольни тоже оценивают все, что тут произошло, и спрашивают себя: заранее готовились? Готовились. Место для инцидента выбирали сами? Сами. Хорошее место выбрали? Хорошее, ни один самый придирчивый генерал не придерется. Получили по морде? Получили. И когда? В условиях, когда у них поначалу было тройное превосходство в силах. А сейчас у нас здесь кулак, и они это знают. Это во-первых. Во-вторых, конфликт, в который втянуты десятки тысяч людей, не может без конца иметь локальный характер. Он должен либо исчерпать себя, либо превратиться в войну на всем дальневосточном театре. Поэтому рекомендую при дальнейшем анализе данных не надевать шоры на глаза! Оглядывайся и налево и направо, составляй себе общую картину! А в новое их наступление именно сейчас и здесь я, повторяю, не верю.
– А я, если хочешь знать, – сказал член Военного совета, когда расстроенный Шмелев вышел, – вообще но верю на ближайшее время в большую войну на Дальнем Востоке.
– Почему?
– Потому что, колотя их тут, мы этим самым к их здравому смыслу взывали!
– Думаешь, воззвали? – иронически прервал командующий.
– Думаю, в какой-то мере воззвали. Даже уверен.
– А я – не до конца, – сказал командующий. – По логике у тебя вроде все верно. Но скажу по-солдатски: война – пожар, а лето нынче сухое… Может, раз уж ты зашел, докончим наградные листы? Артиллеристы девятнадцать человек добавили.
– Давай.
Они занялись этой работой, изредка споря, и через пятнадцать минут подписали последний наградной лист. Командующий встал из-за стола.
– Как, может, вместе проедемся вдоль границы?
Член Военного совета ответил, что ночью из Улан-Батора сообщили о возможном прилете Чойбалсана.
– Должны подтвердить. Если подтвердят, поеду встречать в Тамцак-Булак.
– Если прилетит, позвони мне туда, где я буду, – сказал командующий. – Он, наверное, захочет поехать в войска. Я его встречу.
– Лхамсурун разговаривал с ним вчера по телефону, – сказал член Военного совета. – Говорит – веселый!
– Еще бы не веселый! – сказал командующий, вспомнив свою последнюю встречу с Чойбалсаном в дни боев, его крепкую солдатскую фигуру в гимнастерке, с орденом Красного Знамени и немолодое, властное лицо с глубоко пропаханными жесткими складками. – Конечно, веселый. Радуется за своих цириков!
Надев новый плащ и новую фуражку, командующий вышел из блиндажа и по крутому склону Хамардабы спустился к машине.
Шофер распахнул дверцу. Командующий сел, и машина, поднимая вихри пыли, понеслась по степи. Командующий любил быструю езду вообще, а в особенности когда он сидел в машине вдвоем с шофером и мог без помех молчать и думать.
Армейская радиосвязь сегодня всю ночь принимала доклад Ворошилова на сессии Верховного Совета о всеобщей воинской обязанности, и командующий рано утром прочел его в записи радистов, вместе с первыми сообщениями о начале польско-германской войны.
Конечно же, этот вопрос не случайно был поставлен на внеочередной сессии рядом с вопросом о ратификации Советско-германского пакта, в дни, когда в Европе заговорили пушки.
Через доклад проходила мысль о необходимости быть готовыми к войне. «Мы знаем, что война будет жестокой», – сказал Ворошилов.
Командующий всей своей военной душой сочувствовал этим словам, – почаще бы так ставить вопрос! А сейчас – особенно. Уже здесь, в Монголии, с самого же начала бои были жестокими, и опыт их говорил не только о положительном. – но – надо честно сознаться – и об отрицательном. И-16 при всей их маневренности в бою на прямой отставали от японских истребителей. На будущее это не годится. Не годится и то, что у нас не было на вооружении такой простой вещи, как минометы, которые в руках японцев показали себя грозным оружием, почти половина потерь – от них. Наконец, танки. И БТ-5 и БТ-7, конечно, быстроходные, маневренные машины, не такое устарелое барахло, как у японцев, – однако бои показали, что и нашу броню артиллерия запросто пробивает. Кстати, она тоньше, чем бортовая броня основного находящегося на вооружении у немцев среднего танка.
Не обошлось без просчетов и в ходе операций. Спланировали окружение смело, а когда на практике уперлись в высоту Палец, не хватило гибкости – не рискнули прорваться, оставив ее у себя в тылу. Вместо этого провозились на левом фланге три дня, и, будь здесь у японцев поумней генералы и побольше техники, могло бы выйти плохо, – сделав усилие над собой, мысленно признался командующий. Война малой кровью в теории – хорошо, а на практике – не больно-то выходит!
Машина уже подъезжала к границе; впереди была видна линия проволочных заграждений и развевавшиеся над нею монгольские государственные флаги.
– Что, Васильев, как, по-вашему, придется нам воевать? – спросил командующий у шофера, не оборачиваясь и продолжая смотреть в переднее стекло.
– Да уж вроде пришлось, – пожал плечами шофер в ответ на эти показавшиеся ему странными