В сокращении численности индейцев Эспаньолы были повинны четыре вещи, говорили индианос: во-первых, постоянная смена губернаторов; во-вторых, переселение индейцев из одного места в другое; в-третьих, судебные тяжбы между поселенцами; и в-четвертых, слух о том, что в Индиях гораздо больше золота, чем на самом деле. Последствием этого было прибытие слишком большого количества белых испанцев в Эспаньолу. Одним из решений данной проблемы мог стать «ввоз или разрешение привести побольше чернокожих из Кастилии»{1461}. Данная идея продвигалась в качестве национального интереса Кастилии.

Это «мнение» также, похоже, касалось будущего того, что впоследствии станет Новой Испанией или «Мексикой»: «Если Ваше Высочество позволит населению ныне населенных островов поредеть, то это будет большой потерей, но в результате новых экспедиций будут обнаружены другие, гораздо более богатые и хорошие острова»{1462}.

Это было намеком на первую экспедицию от Кубы к Юкатану под предводительством Франсиско Эрнандеса де Кордовы, который вернулся на Кубу через Флориду весной 1517 года{1463}. Эрнандес де Кордова был смертельно ранен в стычке с индейцами майя, однако он повидал множество интересных вещей, включая самую интересную из всех – золотые украшения{1464}.

На следующий год Хуан де Грихальва, племянник губернатора Диего Веласкеса, который несколькими месяцами ранее сопровождал Хуана Боно де Куэхо на остров Тринидад в охоте за рабами, покинул Кубу во второй раз с экспедицией из четырех кораблей{1465}. Всего у Грихальвы было две сотни человек. Они отсутствовали всего лишь пару месяцев. В июне один из капитанов, обаятельный Педро де Альварадо, отплыл домой на Кубу. В конечном счете, и сам Грихальва решил вернуться{1466}. Это путешествие описывается в главе 34. Но стоит упомянуть, что эти экспедиции были предприняты в 1518 году, в первый год правления Карла в Испании.

В феврале 1518 года, когда Грихальва готовился к своему путешествию, несколько испанцев (например, Франсиско де Лисаур, который стал советником по Индиям для другого придворного, Шарля де Лаксао) убедили мажордома Карла, Лорана де Горрево, просить короля о милости. А конкретно – о монополии на торговлю с новым островом, который Эрнандес де Кордова только что открыл, то есть с Юкатаном, который он хотел колонизировать вместе с фламандцами{1467}.

Однако этому не суждено было случиться. Возможно, король и дал бы Горрево такую возможность. Горрево был верным другом семьи Карла. Однако отдавать новую землю, размера и ценности которой не знаешь, было уж слишком. Горрево еще не раз пытался выйти на испанский рынок. Те, кто видел особняк XV века в Бурк-ан-Брессе, принадлежавший его семье, наверняка поражаются размаху его деятельности. Горрево был другом эрцгерцогини Маргариты еще с тех пор, когда она была супругой герцога Филибера Савойского, у которого он был главным управителем. Она уже велела построить церковь в стиле пламенеющей готики, не уступающую многим фламандским церквям, с бургундской черепичной кровлей. Построена церковь была в Бру, под Бурком, в Брессе, который был частью ее приданого. Она управляла герцогством из Мехелена – в память своего счастливого брака, а Горрево как губернатор провинции помогал ей деньгами и поддержкой на местах. Красивые гробницы из мрамора и алебастра для нее самой, ее мужа и ее свекрови были созданы фламандцем Жаном Перреалем и немцем Конрадом Мейтом, который не так давно изваял знаменитый бюст самого Карла. Рядом с новой церковью должен был находиться августинский монастырь.

Брат Горрево, Луи, также был назначен Маргаритой как первый (и единственный) епископ Бурка{1468}. У Горрево были свои часовня и склеп в церкви. Витраж, посвященный святому Фоме, – на котором мы можем видеть этого успешного администратора коленопреклоненным, – увековечил память о нем и его двух женах, но его гробница была уничтожена во время Французской революции радикалами, которые, наверное, даже не знали, кто такой Горрево. Он часто писал Маргарите, рассказывая ей о том, что он видел, и о своих делах. Его описание одежды знати во время провозглашения Карла в Вальядолиде понравилось бы любому обозревателю моды{1469}.

Остальными вовлеченными в дискуссию об Индиях примерно с января 1518 года были Сапата, Адриан и Фонсека, которые вместе с Соважем подписали приказ чиновникам Каса де Контратасьон не позволять кому-либо отправляться в Индии, пока «Я [король] не напишу вам, что нужно сделать». Из-за конфликта мнений по поводу того, что действительно необходимо было сделать, ле Соваж попросил Хуана де Самано, одного из секретарей, работавших с Конхильосом (и который, естественно, получал некоторую прибыль на Кубе), составить краткое изложение всех мнений, что тот и сделал. По этому поводу Лас Касас, конечно же, написал еще один меморандум, сказав: «Ничто так не убивает индейцев, как тоска, которая их охватывает в плену и рабстве, а также дурное обращение, включая похищение их женщин и детей, а также сверхурочная работа и недоедание»{1470}. Лас Касас говорил, что каждый год похищаются и доставляются на Эспаньолу семь-восемь тысяч индейцев. Как мы знаем, он никогда особо не был точен с цифрами, но он добавлял, что «Их Высочества должны благосклонно позволить поселенцам привозить столько черных рабов, сколько поселенцы пожелают»{1471}. То, что идеи Лас Касаса вообще принимались во внимание ле Соважем, просто выводило индианос Вальядолида из себя. Вместе они написали «петицию», в которой всячески нападали на Лас Касаса, называя его неблагоразумным человеком. Но стоит заметить, что он вполне себе обдумывал идею африканского рабства.