Макдональд и его корпусные командиры решили, что попытки сплотить собственные войска или противостоять русским будут иметь фатальные последствия. Единственным шансом для французов было обогнать русских, а затем найти безопасное место для перегруппировки и восстановления пошатнувшегося морального духа своих войск. Возможно, это был реалистичный замысел, но его воплощение неизбежно вело к тому, что большое число отбившихся солдат дезертируют или окажутся в руках русской кавалерии и казаков. Это также означало, что шедшие особняком дивизии Ледрю и Пюто оказывались предоставленными самим себе. Ледрю удалось ускользнуть, но Пюто попытался соединиться с отступавшим корпусом Макдональда. На протяжении всего отступления Пюто на северо-запад от Хиршберга за ним подобно тени следовала кавалерия генерал-майора Юзефовича. Русские перехватили рапорт Пюто Макдональду, в котором тот намечал свои планы и направление движения. 29 августа они окружили и заперли его дивизию в ловушке близ Лёвенберга: ее тыл упирался в реку Бобр, которая из-за сильных дождей стала непригодна для переправы. Генерал Рудзевич не начинал атаку до прибытия 6-го корпуса князя Щербатова. Против столь подавляющего большинства сопротивление было бесполезно, и Пюто сдался в плен вместе с более чем 4 тыс. солдатами и 16 пушками. Всего двумя неделями ранее его дивизия начала осеннюю кампанию, имея в своих рядах свыше 8 тыс. человек. Очень немногим из них удалось бежать и снова поступить на службу к Наполеону[677].

Организованное союзниками преследование завершилось не ранее первой недели сентября. К тому времени армия Макдональда была вытеснена в Саксонию и потеряла, даже согласно французским источникам, 35 тыс. человек. Силезская армия также понесла крупные потери, но очень многие из тех, кого недоставало в ее рядах, были истощенными прусскими ополченцами, которые в свое время должны были вернуться в строй. Чего нельзя было сказать о раненых и пропавших без вести французах, которых обогнали наступавшие силы коалиции. Наполеон не мог позволить себе таких потерь. Равным образом не мог он позволить Блюхеру закрепиться в опасной близости от Дрездена, переправ через Эльбу и остальных армий коалиции. Катастрофа, постигшая армию Макдональда, делала очень маловероятным, что французскому императору удастся исполнить свой план и взять с собой на север гвардию и резервы для борьбы против Бернадота.

Победа сильно укрепила моральный дух и уверенность армии Блюхера и разрешила многие противоречия внутри ее командного состава. Ланжерон был прощен за свое неповиновение. После рапорта Блюхера Александру о сражении на реке Кацбах Сакен был повышен в звании до полного генерала и получил орден Св. Георгия 2-й степени. На следующий день после сражения Блюхер рассказывал всем — в пределах слышимости — прусским подданным о том, что в значительной степени победа была обеспечена в результате умелого руководства Сакеном имевшейся в его распоряжении кавалерией и артиллерией. В следующий раз, когда Сакен проезжал мимо корпуса Йорка, прусские войска встретили его приветственными криками. Все это было бальзамом на душу человека, который на протяжении многих лет видел себя жертвой несправедливости и невезения. Сражение на реке Кацбах стало поворотным моментом в судьбе Сакена. Он умрет много лет спустя после войны, будучи князем, фельдмаршалом и одним из наиболее уважаемых людей в России[678].

Сколь ни велики были победы Блюхера, в конечном счете исход кампании зависел от действий главной армии коалиции — Богемской армии Шварценберга. Она включала в себя больше войск, чем армии Бернадота и Блюхера вместе взятые. Только Богемская армия могла надеяться на то, что ей удастся противостоять самому Наполеону и нанести ему поражение. Более того, только в Богемскую армию входил крупный контингент австрийских войск. Австрия оставалась потенциально слабым звеном в коалиции. Если бы основные силы были уничтожены или серьезно ослаблены, а Богемия подверглась неприятельскому вторжению, возрастала вероятность того, что Австрия возобновит переговоры с Наполеоном или даже выйдет из войны.

В июне и июле Шварценберг и Радецкий высказывали предположения, что, если австрийцы вступят в войну, Наполеон нанесет первый удар по ним в Богемии. Союзники были склонны разделять эту точку зрения и всеми возможными способами стремились развеять опасения Австрии. Таким образом, уже на ранней стадии совместных военных совещаний было запланировано отправить в Богемию для усиления австрийцев Витгенштейна с 25-тысячным отрядом. По мере того как полки коалиции пополнялись неожиданно большим числом резервистов и возвращавшихся из госпиталей, планы становились более амбициозными. Когда 22 июля граф Латур, представитель Шварценберга прибыл в ставку коалиции для того, чтобы ускорить совместное планирование боевых действий, он был удивлен, обнаружив, что союзники значительно увеличили размер войска, которое они намеревались отправить в Богемию на подмогу австрийцам. В дополнение к целому армейскому корпусу Витгенштейна они наметили к отправке Прусский армейский корпус генерал-лейтенанта фон Клейста и Резервный армейский корпус великого князя Константина, который включал в себя русскую и прусскую гвардию, русский гренадерский корпус и три русских кирасирских дивизии. Всего 115 тыс. русских и пруссаков должны были отправиться из Силезии в Богемию к моменту возобновления военных действий.

Австрийцы по этому поводу испытывали несколько смешанные чувства. С одной стороны, столь крупное подкрепление, в состав которого входили лучшие войска армий коалиции, являлись существенным вкладом в дело обороны Богемии. С другой стороны, продовольственное обеспечение всей этой массы войск требовало огромных непредвиденных усилий. Хуже всего было то, что Фридрих Вильгельм, не говоря уже об Александре, ни за что не отказался бы от командования своими элитными полками, а также, что стало очевидно к тому времени, от руководства основными силами союзной армии и основными военными операциями союзников. Вместе с русскими и прусскими войсками явились два монарха, которые явно не были желанными гостями в ставке Шварценберга[679].

Ни при каких обстоятельствах Шварценберг не мог оказаться в роли военачальника, способного завладеть инициативой и навязать свою волю Наполеону. Но в августе 1813 г. единственно возможным для него изначальным вариантом было дожидаться подхода русско-прусских подкреплений и принять меры предосторожности против любых попыток Наполеона атаковать их на марше или вторгнуться в Богемию. Радецкий, напротив, скорее надеялся, что Наполеон начнет вторжение. В этом случае у союзников появилась бы возможность перехватить неприятельские войска на выходе с перевалов, ведущих с Рудных гор, вместо того, чтобы самим оказаться в аналогичном положении. Австрийский генерал-квартирмейстер также имел справедливые опасения на предмет того, насколько быстро и эффективно командующие различными колоннами союзников смогут координировать свои действия в том случае, если бы они были брошены в наступление через горы и в Саксонию. Даже оставляя в стороне проблемы рельефа местности и взаимодействия между союзниками, нельзя не отметить, что сама австрийская армия имела сверхцентрализованную и громоздкую командную структуру. В 1809 г. австрийцы приняли на вооружение французскую систему отдельных общевойсковых корпусов. Урок, вынесенный ими из войны, состоял в невозможности полагаться на свой высший генералитет и штабы, для того чтобы заставить эту систему работать. Поэтому в 1813 г. австрийская армия стала единственной из четырех армий, которая частично вернулась к системе, в которой централизованное верховное армейское командование имело дело напрямую с дивизиями и специальными начальниками колонн. У Радецкого были основания опасаться, что это нововведение окажется вредоносным[680].