проверенной торговлей инновации или новизне с 1300 по 1600 год в отдельных частях Северной Италии, южных Низких странах и ганзейских городах, затем более широко и решительно до 1648 года в Северной Голландии, затем после 1689 года в Англии и после 1707 года в Шотландии, и в целом всегда в североамериканских колониях Великобритании, набирающих силу и население, и еще более широко и еще более решительно до 1848 года по всей северо-западной Европе и ее ответвлениям. В Англии изменение риторики в отношении экономики произошло в концентрированный и поразительный период с 1600 по 1776 год, и особенно в еще более концентрированный и еще более поразительный период с 1689 по 1719 год. В Англии глашатаи отказались от попыток обеспечить соблюдение правила, согласно которому только джентльмен может носить шпагу.¹ Улучшение, проверенное торговлей, система прав собственности, координируемая ценами, и буржуазная речевая деятельность в ее поддержку стали считаться, как и все безумные вещи, добродетельными. В некоторых отношениях - хотя и не во всех - улучшение торговли и другая буржуазная работа действительно стали добродетельными.

Это было очень непросто, потому что хорошая или плохая риторика журналистов, профессоров и романистов имеет значение и для того, как правят правители, будь то короли или народ. Близкий исход произошел примерно после 1700 г., и это были в основном риторические и этические изменения. Материальные и правовые ограничения экономики и общества Европы, как я уже говорил, не сильно изменились в период до 1800 года, то есть с 1689 по 1789 год, во всяком случае, не в таких масштабах, как материальные и правовые изменения с 1789 по 1914 год, или, тем более, изменения с 1914 года по настоящее время. В 1789 г. люди ездили в каретах и на парусных кораблях, как и в 1689 г.; они имели дело с общим или гражданским правом, свернутым веками, но хорошо защищавшим старую собственность. Как и в 1689 г., в 1789 г. большинство людей ели зерно, выращенное в основном на месте, а если люди были зажиточными, то и некоторые пряности, выращенные исключительно в Ост-Индии. За исключением некоторых мест, давно ставших городскими, таких как провинции Голландия и Утрехт в Нидерландах, а также Париж и Лондон, они жили в деревнях, как и раньше. В 1789 г., как и в 1689 г., они рассчитывали вести ту же жизнь, что и их родители. Они работали на хозяев, с которыми были лично знакомы. Если они плохо себя вели, их регулярно били - хозяева, если они были наемными слугами, мужья, если замужние женщины, или отцы, если несовершеннолетние дети. Они часто умирали от болезней, передающихся через воду. Они не могли голосовать. Они не могли читать. Законы, по которым они жили, благоприятствовали богатым - от законов об игре до морской повинности. Но в столетие после 1789 года в северо-западной Европе все это изменилось, причем радикально. Не раньше.

То есть в XVIII веке мало что изменилось в узкоэкономическом, политическом или правовом плане. Поэтому узкоэкономические, политические или правовые изменения, если ориентироваться на хронологию, в которой причины идут впереди результатов, не могут быть причиной промышленной революции, которая, по общему мнению, бушевала в XVIII веке. Инстинктивный материализм экономистов и прочих профессиональных циников выглядит неадекватным для объяснения Великого обогащения современного мира. Мы должны обратиться к идеям, которые действительно изменились в нужное время в нужных местах, причем значительно.

Риторическое изменение было необходимостью, без которой не обойтись ни первой промышленной революции, ни особенно ее потрясающего продолжения в XIX и XX веках. Патент ювелира Джона Туайта 1742 года на модификацию паровой машины Ньюкомена, по словам Маргарет Джейкоб, стал первым британским патентом, в заявке на который было смело указано, что он избавит людей от работы, сэкономив труд. До этого во всех патентах в средневековой, а затем меркантилистской риторике утверждалось, что увеличится занятость. В 1744 году британский ньютонист, масон и капеллан принца Уэльского Жан Дезагюльер, гугенот по происхождению, первым подчеркнул в печати, продолжает Якоб, трудосберегающий характер паровых машин.Мокир делает вывод, что "британское правительство в целом не поддерживало реакционные силы, пытавшиеся затормозить промышленную революцию".³ Это было риторическое изменение с большими последствиями, изменение, как выражались классические риторы, стасиса (греч. "стояние, положение"), первоначальной постановки вопроса о том, как следует относиться к улучшениям. Впервые блага были признаны фактически важными в гражданской жизни. Они впервые были определены как благо, не подлежащее вмешательству. (Итак, четыре категории стазиса, как их назвал римский ритор Квинтилиан: факт, определение, качество и политика или юрисдикция). Новый стазис переложил бремя доказательства, если воспользоваться еще одной риторической концепцией, с тех, кто выступал за созидание, на тех, кто выступал против разрушения. Идеи и риторика в северо-западной Европе начали меняться в пользу созидательного разрушения.

Можно, конечно, восхищаться предпринимательской энергией героических личностей, как это сделал, например, в 1958 году австрийский социолог и антрополог Хельмут Шек: "Мы склонны забывать, что выход человечества из стереотипного и застойного образа жизни, из малообеспеченного существования зависел исключительно от появления независимых и предприимчивых индивидов, ... обладавших достаточной стойкостью, чтобы вырваться из-под социального контроля, ... навязанного во имя и в интересах "всего общества""⁴ Да, и все это их заслуга.

Но вопрос в том, почему тогда и почему именно они? Социальное подавление совершенствования должно было измениться, иначе появление, которым восхищается Шек, плавно распространилось бы по истории. Этого не произошло. Вот что ошибочно в привлекательном представлении Мэтта Ридли о том, что торговля породила идеи, которые переспали друг с другом, а затем их внуки переспали друг с другом, и так в геометрической прогрессии. До 1800 г. новые идеи не имели ничего похожего на геометрическую прогрессию, хотя торговля существовала уже десятки тысячелетий. Число людей, предрасположенных природой к внедрению улучшений, после 1800 г. не увеличилось. Изобретательность человека, рассматриваемая как определенная доля любой популяции с необычными сочетаниями благоразумия, смелости и надежды, является фоновым состоянием, доступным в любое время, начиная с первых явных свидетельств искусства среди расы Homo sapiens накануне миграции из Африки. Социальная враждебность к человеку дела и враждебность правителей к нарушающему иерархию созидательному разрушению подавляли совершенствование. Древняя проблема заключалась, по выражению Шека, в "социальном контроле... навязанном во имя и в интересах "всего общества"".

Эндрю Коулсон из Института Катона, среди прочих, высказал мне предположение, что в этой истории должен быть порог людей с хорошими идеями. Я так не думаю. Конечно, больше предпринимателей - больше улучшений. Но, как отмечает сам Коулсон, психологические изменения могут лишь немного увеличить