В письме Хрущева президенту глава советского правительства последовал примеру, который дал Кеннеди в своем обращении в ООН, предложив, в свою очередь, вместе использовать Договор о частичном запрещении испытаний ядерного оружия, который «внес свежую струю в международную атмосферу», для «поиска решений других назревших международных вопросов». Затем он выделил проекты, над которыми могли бы работать обе державы: «заключение пакта о ненападении между странами НАТО и странами – членами Варшавского договора, создание зон, свободных от ядерного оружия, в различных регионах мира, запрет на дальнейшее распространение ядерного оружия, запрет вывода на орбиту объектов, несущих ядерное оружие, меры по предотвращению внезапного удара и ряд других шагов»{1381}.

«Их реализация, – писал Хрущев, – расчистила бы дорогу к всеобщему и полному разоружению и, следовательно, к избавлению народов от угрозы войны»{1382}.

Перспективы, которые видел Хрущев после подписания Договора о запрещении испытаний, были в самом оптимистичном духе созвучны обращению Кеннеди в Американском университете. В своем письме Хрущев дал понять, что готов работать с Кеннеди по целому ряду проектов. Если бы этим двум лидерам удалось осуществить – как в случае с Договором об ограничении испытаний – хотя бы несколько из предложенных Хрущевым проектов, они бы положили конец холодной войне.

Однако, получив негативный комментарий посла Колера, Госдеп засомневался, заслуживает ли послание Хрущева ответа от президента. В меморандуме Госдепа, отправленном «г-ном Клейном» советнику по национальной безопасности Макджорджу Банди, тоже не удосужились почтить вниманием письмо Хрущева: «Касательно послания Хрущева о подписании Договора о запрете испытаний ядерного оружия, Департамент в принципе не считает необходимым давать обстоятельный ответ. Нужно ли вежливо отписаться?»{1383}

Кто-то, предположительно Макджордж Банди, написал «Да» под напечатанным вопросом.

Тогда Госдепартамент подготовил «вежливый», состоявший из двух абзацев «предлагаемый ответ Президента Хрущеву» и 20 октября отправил его Макджорджу Банди. Тот черкнул на титульном листе меморандума: «Одобрено, отсылайте». Но, в отличие от других документов, которые видел и одобрил сам президент, на этом нет признаков того, что его видел кто-то, кроме советника по нацбезопасности Банди.

Так Госдепартамент отправил последнее послание Хрущева Кеннеди вместе с лаконичным президентским ответом, одобренным Макджорджем Банди, на склад ненужных вещей. В течение последнего месяца жизни Кеннеди Хрущеву ничего не поступало из Белого дома. Его полное надежд послание с приглашением к диалогу повисло в воздухе.

Спустя две с половиной недели после убийства Кеннеди последовало краткое официальное объяснение этому резкому прекращению переписки, которая, будучи продолженной, могла бы покончить с холодной войной. В Белом доме 9 декабря 1963 г. была напечатана «справка для протокола». В ней говорилось, что одобренный Банди набросок ответа так и не отослали Хрущеву «вследствие канцелярской ошибки в Государственном департаменте»{1384}.

В неподписанной справке далее говорилось: «Когда 4 декабря 1963 г. обнаружилось, что ответ не направлен, Государственный департамент выразил мнение, а г-н Макджордж Банди согласился с ним, что время для ответа упущено»{1385}.

Джон Кеннеди был мертв, и Государственному департаменту и Банди было бы неудобно направлять Хрущеву извинение от имени Кеннеди (или кого бы то ни было) в попытке объяснить «канцелярскую ошибку», которая положила конец переписке двух лидеров. Более того, узнав об этой «канцелярской ошибке», Хрущев мог бы резонно поинтересоваться: какую же поддержку получал президент от собственного правительства за месяц до убийства?

Ознакомившись с загадочной последовательностью событий, приведших к внезапному обрыву переписки Кеннеди и Хрущева, историк Майкл Бешлосс дал следующий комментарий: «Ожидая в Москве ответа от Кеннеди, Хрущев, по-видимому, задавался вопросом, почему Кеннеди не отреагировал на его теплое письмо с предложением новых возможностей для достижения мира. Наверное, после нескольких недель молчания его начали одолевать мрачные мысли: не собирается ли президент поставить крест на зарождающейся разрядке?»{1386}

По счастью, Хрущев так не думал, поскольку Кеннеди обнадежил его, воспользовавшись секретным средством. Получив послание Кеннеди через неофициальный канал связи, советский лидер знал о том, что президент вовсе не собирается предавать забвению их общие мечты о мире. В конце сентября Кеннеди дал понять Хрущеву, что он решительно настроен на продолжение переговоров с Советами о разоружении, но делать это придется с соблюдением секретности.

Благодаря открытию московских архивов после распада Советского Союза нам становится известна советская сторона истории тайных контактов лидеров холодной войны. Опираясь на ранее засекреченные советские документы, Александр Фурсенко и Тимоти Нафтали обнаружили, что «30 сентября 1963 г. Джон Кеннеди сделал попытку восстановить через своего пресс-секретаря Пьера Сэлинджера конфиденциальный канал связи с советским руководством»{1387}.

Как мы помним, осенью 1961 г. Пьер Сэлинджер получил для Кеннеди первое тайное письмо от Хрущева, спрятанное в свернутую трубочкой газету советским «издателем журнала», который на самом деле был сотрудником КГБ – советской тайной полиции. Теперь Кеннеди с помощью Сэлинджера восстанавливал этот канал в обратном направлении.

Глава московского КГБ Владимир Семичастный доложил Никите Хрущеву 2 октября 1963 г., что Кеннеди хочет возобновить функционирование тайного канала связи при содействии Сэлинджера и работающего в Вашингтоне сотрудника КГБ. Люди из ближнего окружения Кеннеди рекомендовали полковника Г. Карповича, известного сотрудника КГБ из посольства СССР в Вашингтоне, на роль тайного посредника между Кеннеди и Хрущевым{1388}. Как подтвердили Фурсенко и Нафтали на основании изученных советских документов, Хрущев «одобрил использование КГБ в качестве связного для обмена предложениями [с Кеннеди], которые нельзя направлять по обычным дипломатическим каналам»{1389}.