до Альбинского хребта, до которого оставалось почти три мили, шли бои. В основном альянс отражал большую атаку Эша. Далеко на юге тянулась длинная линия великолепных сияющих герметических щитов, они светились, мерцали и сверкали в лучах красного солнца, а наверху, на Альбинском хребте, высился зеленый оберег, который сиял, как живой, и потрескивал молниями, как весенняя гроза.

И кавалерия альянса только что начала атаку от его основания.

— Черт возьми, — сказал Том Лаклан, — он оставил нас в стороне. Я хочу быть там!

Майкл смотрел на сражение, которое он помогал спланировать.

— Он хотел, чтобы мы были здесь, — возразил он.

— Милостивый Спаситель человечества, — буркнула Изюминка и коснулась креста на своем нагруднике. — Пайам собирается проломить их центр.

И в самом деле, кавалерия альянса, благодаря счастливой случайности и тщательному планированию, ударила прямо в водоворот герметических ошибок. Темные щиты падали над всем строем врага, протянувшимся на три мили, а огонь, лед, молнии, земля и удары перегретого воздуха уничтожали тварей Эша. И прямо на них напала тяжелая кавалерия семи народов строем в милю.

— Я хочу быть там, — задумчиво проговорил Том Лаклан.

— Это еще не конец, Том, — сказал Майкл.

А за ними штурмовой фронт миновал Лиссен Карак, где стоял измученный гарнизон, и Дезидерата, которая казалась пятидесятилетней, бросила Эшу очередной вызов.

— Сдавайся! Почему ты не сдаешься? — закричал Эш.

— Ты слишком хорошо меня учил, — ответила Дезидерата.

У врат стоял и курил с товарищами Безголовый.

— Величайшее сражение в мировой истории, — сказал он, — а мы в гребаном резерве. Я не могу даже посмотреть, что происходит.

— У тебя что, головы нет? — нахмурился Типпит. — Величайшее сражение в истории мира, из которого мы удачно смылись. И нам в любом случае платят. Так что заткнись. Никто не любит драться.

— Том Лаклан любит, — буркнул Смок.

— Ну да. Никто не любит драться, кроме Плохиша Тома и Изюминки.

Трубка пошла по кругу, а за ней фляга с очень хорошим вином. Ее принес Калли, и все знали, что она принадлежит капитану.

— Так неправильно, — настаивал Безголовый. — Мы участвовали во всех боях. Мы видели всех гребаных врагов. Это конец. Победа или поражение. И как по мне, будет победа.

— Ну конечно. — Типпит небрежно постучал трубкой по луку. — И мы здесь не затем, чтобы остановить бегство?

— Я не знаю точно, но у меня есть уши. Кавалерия атакует. Дело сделано. А я ни разу не выстрелил.

— Знаешь, что сказал бы Уилфул, будь он здесь? — спросил Смок.

— Не задерживай чертову трубку? Не присасывайся так к фляге, ты тут не один? — предположил Типпит.

Дым клубился над холмом.

— Не-а. Он бы сказал, что самый могущественный колдун в семи мирах потратил все свои силы, чтобы зачаровать нашу сталь. И не зря. Он сказал бы, что, пока все не закончилось, никакой еще не конец. Он бы сказал, что нас приберегают для встречи с драконом.

Все надолго замолчали.

— Попомните мои слова, — сказали все хором, но никто не засмеялся.

Всем событиям и всем планам приходит день, и время, и миг. Некоторым никогда не суждено осуществиться, некоторые планы воплощаются в жизнь в виде, едва понятном их создателям, или приносят плоды спустя долгое время после того, как этот самый создатель уляжется в холодную землю навсегда.

Но для тех немногих счастливчиков, которые наблюдают, как на их глазах расцветают великие планы, иногда наступает момент, когда все становится очевидным. Когда появляется возможность ухватиться за успех, а для самых удачливых даже остается мгновение, чтобы насладиться осознанием победы.

И все это досталось Габриэлю Мурьену, взлетевшему над Лиссен Карак. Под ним бушевала буря, а за пределами бури альянс побеждал. И Эш ринулся навстречу поражению, навстречу своей последней ошибке, отчаянно пытаясь переломить ход битвы, уже окончательно проигранной.

И в этот момент Габриэль осознал, что победил. Даже если бы Эш уничтожил каждого рыцаря, каждого мамлюка, каждого ополченца и фракейского копейщика и свободного боглина на поле, он никогда не взял бы врата. Его дни были сочтены.

Эш потерпел неудачу. И теперь он намеревался разделить ее с ним, и этого нельзя было допустить.

Габриэль заглянул в свой Дворец воспоминаний и велел Пруденции:

— Снимай маленькое заклинание.

— Пора, — сказала она и улыбнулась.

В реальности маскировка Мортирмира исчезла, а золотая плоть Габриэля вспыхнула, как солнце. Столько времени, сколько нужно, чтобы прочитать «Отче наш», он наслаждался своей победой.

А потом Ариосто влетел в снегопад, и все высокие помыслы улетучились — Габриэль мчался на диком звере по самому краю грозы.

Майклу и остальным на Мидлхилл показалось, что снова наступила ночь — такой темной была гроза. С севера, держась очень низко над землей, летел чудовищный монстр, распространяя волны ужаса. В реальности Эш насчитывал несколько сотен шагов в длину, одна его голова была величиной с башню. Его шея, издалека казавшаяся тонкой, на самом деле была толщиной в три человеческих роста, а тело — длиной с корабль или с два корабля.

Его ужас не признавал союзников, его собственные рабы бежали прочь, и многие мамлюки, и опоясанные рыцари. Павало Пайам стоял на месте и удерживал лошадь, но многие кони теряли рассудок и мчались в лес, и даже фракейские ветераны двадцати сражений падали на колени и прятали головы от Черного Змея.

Гэвину Черный Змей показался невозможно огромным. Он не опустил голову. Боглины, стоявшие перед отрядом Экреча, дрогнули. Свободные боглины рухнули ничком в слякотный снег, надежда исчезла, но Гэвин смотрел на дракона. Он боялся, но он боялся с тех пор, как проиграл схватку с галлейским рыцарем во дворе гостиницы, и его смирение наконец стало сильнее гордости.

И тут он увидел золотую искру на черной стене надвигающейся грозы. Она горела маленьким солнцем и мчалась как стрела. Скоро она превратилась в золотого грифона, а на спине грифона сидел рыцарь в красном и золотом. На мгновение он замер в темном небе над полем боя, как символ рыцарства, а затем грифон бросился на свою добычу, и его дикий боевой клич разнесся над полем.

Ирина выпустила последний болт из арбалета и встала спиной к большому клену и щекой к другому. Орли все еще бушевал среди храбрых галлейских рыцарей, разведчиков, пришедших из-за Стены и медведей, которые пытались удержать брод; дюжина золотых медведей лежала мертвой, а рогатые переходили грязную реку, ступая по трупам собственных товарищей, а за ними шел сонм тех, кто прежде осаждал Лиссен Карак.

Что ж, не все истории заканчиваются счастливо. Ирине хотелось плакать. Но она сдержалась. Несмотря на крах всех