так же в Арденнах именно прядильщицы вносили наибольший вклад в песенный фонд, исполняя "бесконечные, слезливые мелодии (купленные у торговца балладами) о жизни мужчин, ожидающих смерти в тюрьме, или о том, как мать вдруг узнает ребенка, украденного цыганами". Здесь, как и во многих других случаях, трудно сказать, сколько было привнесено извне, а сколько импровизировано.

Импровизация, в любом случае, является имитацией: существующих форм, моделей. заимствованные из знакомых баллад. А песни, которые традиционно импровизировались на свадебных пирах, будь то местным жителем с хорошей репутацией или всеми гостями, по очереди произносящими куплет, должны были держаться довольно близко к заурядным, успокаивающим ритмам"? Местные мастера песни как таковые, по-видимому, были довольно редки, о чем свидетельствует репутация тех, о ком мы иногда слышим, и редкость их отпечатка на песне. Крестьяне, часто ставившие свои имена или инициалы на плите или перемычке, каминной полке, кресте или палке, похоже, почти не оставляли следов на композиции. Один из двух случаев, с которыми мне довелось столкнуться, - это объявление лирика из Бурнезо (Вандея).

 

Поскольку многие импровизации были мимолетными, очень приятно оживить и сохранить эту сцену, а также дать Эклерси и доброй жене Шале, не забыв про тыкву, небольшую нишу в истории.

 

Такого рода произведений осталось немного. Зато есть, благодаря фольклористам XIX века, пасторали и колядки. Первые не следует смешивать с такими городскими патриотическими подражаниями, как "Песня для пастуха" лиможского поэта Жозефа Фуко.

 

Да здравствует французская молодежь! Они все делают хорошо. Неважно, дерутся они или танцуют, таких вы еще не видели!

 

В отличие от подобной чепухи, которую ни одна уважающая себя пастушка и не подумала бы произносить перед своими овцами, настоящие пастурельки, которые пели, охраняя стада или обмолачивая кукурузу вечером, представляли собой миниатюрные эклоги и обычно были посвящены встрече кавалера и пастушки. Как ни странно, встреча часто заканчивается неудачно для джентльмена, которого обманывает или выставляет дураком хитрая девица: инверсия ролей, обеспечивающая фантазийную месть за неудовлетворенную тоску и за презрение, которого деревенские девицы вполне могли ожидать от городского кавалера. Не менее показательно и то, что в форме диалога джентльмен почти всегда говорит по-французски, а девица отвечает на местном диалекте, как в данном примере "La Bargieira et lou monsur", где деревенская девушка говорит на лимузенском, а месье - на французском .

 

Такое же смешение языков наблюдается и в noéls. Ведь с начальством, когда была возможность, говорили по-французски. Естественно было использовать его при обращении к Богу или святым. Одевались также по случаю, о чем свидетельствует ноэль из Морвана.

 

В одной из ноэлей Нижнего Кверси пастухи, спешащие в Вифлеем, останавливаются, чтобы забрать Жана Франса, единственного человека в деревне, говорящего по-французски, потому что нельзя говорить с Богом на патуа. В остальном, однако, такие песни относятся к святым персонажам в привычном ключе. Один из пастухов в песне Noél из Аллье спрашивает, не ревновал ли святой Иосиф, узнав о беременности Марии. Другой, в песне Коррезе, опасается, что раз Мария девственница, то у нее не должно быть молока для Иисуса, и приносит его с собой. В Гаскони ангел, разбудивший пастухов, говорит по-французски, и они не понимают, что он им говорит. Он просит говорить так, чтобы его понимали, и обращается к гасконцам, чтобы сказать им, что им посчастливилось услышать новость, которую он принес. Слушатели сомневаются: "Счастливая судьба - не наш удел, она не предназначена для бедных пастухов", - но послушно отправляются в Вифлеем. Но когда они добираются до хлева, святой Иосиф не открывает дверь, так как боится незнакомцев. Они просят его заглянуть в мансардное окно и посмотреть на паспорт, который дал им ангел: "Вы пришли не по адресу", - говорит Святой Иосиф. "Я всего лишь бедный ремесленник, который не умеют читать".

 

Печаталось очень много ноэлей, но они имели городское происхождение, о чем свидетельствует воспроизведенная Женевьевой Боллеме колядка торговцев, в которой врачи, ювелиры и печатники предлагают подарки, а пекари призывают подчиняться полицейским правилам и давать честную меру. При изготовлении ноэлей использовалось то, что можно было приобрести на месте, и, скорее всего, это было связано с шуточным обращением к соседям, местной знати, а возможно, и к хозяевам постоялых дворов, которым не позволялось забывать, что они отказали в приюте нуждающимся путешественникам.

 

В Вифлеем приходят не только стада и крестьяне, но и ткачи и сержанты, приносящие в дар холст и камвольную ткань. Купцы предлагают капусту, репу, лук и цикорий для семейного рагу - более вероятные продукты, чем деликатесы городских колядок. Когда дары преподнесены, пастух (наделенный именем песнопевца - Перрин Мореа) возносит молитву Младенцу Иисусу.

 

Возможно, просто большее количество ноэлей сохранилось из-за их сезонного повторного использования и интереса к ним фольклористов. Во всяком случае, несмотря на то, что традиционные ансамбли, исполнявшие их, постепенно вытеснялись из городов (как, например, из Мулена в 1866 г.), ноэли продолжали исполняться в оригинальных вариантах по крайней мере до конца века."

Подобно ноэлям, но более осознанно, к ним обращались и некоторые популярные песни.

В них, как правило, затрагивались социальные, экономические и, наконец, политические проблемы. Если они не принадлежали семинаристам, священникам или балладистам среднего класса, то, как правило, были написаны городскими ремесленниками.

 

Мы также узнаем о местном песеннике из Нойзонвиля (Арденны), двадцатичетырехлетнем слесаре по фамилии Демулен, который собирался с другими кузнецами в одной таверне, где они пели и танцевали, а также (по словам представителей жандармерии) пели подрывные песни, написанные Демуленом. Это было в 1850 г., и когда маленькая банда прошла по Нейзонвилю в красных капотах (фригийских шапочках времен революции), распевая песни Демулена, они столкнулись с полицией и предстали перед судом". Но Нейзонвиль был большим рыночным городом, и у компаньонов - подмастерьев, состоящих в торговых гильдиях, - была традиция придумывать песни, которые редко перекликались в деревне.

 

После 1848 г. в сельскую местность хлынет поток подрывных песен, но даже в самой аутентичной из них, "Песне виньеронов" Клода Дюрана 1850 г., автор находился под влиянием стихов Виктора Гюго. Самое известное и наиболее часто цитируемое стихотворение революционной бухты было написано дрейфующим городским поэтом Пьером Дюпоном:

 

О! Когда придет время прекрасного, Когда пройдут миллионы и столетия, Когда Жан Гетре назовет Республику пайсанов?

 

Конечно, политическая агитация в условиях минимальной грамотности часто прибегала к песням и декламации. В списке агитаторов, арестованных в Жиронде после 2 декабря 1851 г., значились двое рабочих, которые, как и Демулен в Арденнах, сочиняли