2. На суды чести возлагается рассмотрение антипатриотичных, антигосударственных и антиобщественных поступков и действий, совершённых руководящими, оперативными и научными работниками министерств СССР и центральных ведомств, если эти проступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке».

По духу и смыслу этот документ был близок к положению о товарищеских судах чести в РККА 1939 года. Здесь вообще можно говорить о распространении на госслужащих послевоенного СССР строгой армейской дисциплины — достаточно вспомнить, что в то же время шло введение униформы для большинства гражданских министерств и ведомств Советского Союза, от дипломатов до банковских работников. Для учёных мундиры не вводили, но жёсткая послевоенная дисциплина распространялась и на них.

Постановление «О судах чести» было подписано двумя первыми лицами страны — Сталиным, как председателем Совета министров, и Ждановым от имени правящей партии.

По их мнению, суды чести, избиравшиеся общим тайным голосованием из работников соответствующих министерств и ведомств, должны были выкорчёвывать у своих коллег благодушное отношение к служебным обязанностям, угодничество перед иностранными структурами и явлениями, а главное, воспитывать во всём государственном аппарате советский, выражаясь современным языком, корпоративный дух.

На подготовленном Ждановым проекте постановления «О судах чести» к машинописному тексту его рукой был приписан 13-й пункт: «В первую очередь суд чести организовать в Министерстве здравоохранения». Первыми подсудимыми должны были стать уже хорошо знакомые Жданову супруги — Нина Клюева и Григорий Роскин.

Вспомним, что Андрей Жданов сам когда-то стал объектом похожего суда чести 139-го запасного полка, в июле 1917 года отлучавшего его от офицерского сообщества за политические симпатии к Ленину. Наверняка весной и летом 1947 года, уже сам выступая творцом нового суда чести, он не раз вспомнил события тридцатилетней давности…

Подготовка к первому и показательному суду шла в апреле — мае 1947 года. 8 апреля прошли выборы первого суда чести в системе Минздрава СССР, в них приняли участие 1695 медиков и учёных. Как умелый «пиарщик», Жданов готовил не только сам воспитательный процесс, но и информационную кампанию вокруг и после него. Именно в рамках этой подготовки и зашла речь о деле Клюевой — Роскина 13 мая 1947 года на встрече Сталина и Жданова с писателями Симоновым, Горбатовым и Фадеевым. Поэтому вернёмся к воспоминаниям Константина Симонова о том майском вечере, когда вождь СССР неожиданно заговорил о низкопоклонстве интеллигенции перед заграницей и предложил Жданову передать литераторам письмо о «деле КР».

«Когда Фадеев дочитал письмо до конца, — вспоминал Симонов, — Сталин, убедившись в том, что прочитанное произвело на нас впечатление, — а действительно так и было, — видимо, счёл лишним или ненужным спрашивать наше мнение о прочитанном… Сталин только повторил то, с чего начал:

— Надо уничтожить дух самоуничижения, — и добавил: — Надо на эту тему написать произведение. Роман… Надо противопоставить отношение к этому вопросу таких людей, как тут, — сказал Сталин, кивнув на лежащие на столе документы, — отношению простых бойцов, солдат, простых людей. Эта болезнь сидит, она прививалась очень долго, со времён Петра, и сидит в людях до сих пор».

Далее Симонов вспоминал:

«Через несколько дней после нашей встречи со Сталиным мне позвонил помощник Жданова Кузнецов и сказал, что я могу заехать к нему и познакомиться с теми материалами, которые мне могут пригодиться для работы.

Когда я приехал к Кузнецову, он дал мне папку с разными бумагами и сказал, что знакомит меня с ними по поручению Андрея Александровича. Ещё едучи туда, я смутно предполагал, о чём может идти речь, там я убедился, что догадка моя была правильной. Это были материалы, связанные всё с тем же так называемым делом Клюевой и Роскина. Материалов было не очень много, я прочёл их все за тридцать или сорок минут, пока сидел в кабинете у Кузнецова, и, поблагодарив, вернул ему их. Кажется, Кузнецов был чуть-чуть удивлён, как я быстро это прочёл, и, когда я поднялся, спросил меня:

— Значит, могу я сказать Андрею Александровичу, что вы познакомились с материалами?

Я ответил утвердительно и, поблагодарив, поехал домой.

Материалы не произвели на меня особого впечатления просто-напросто потому, что они мало добавляли к тому ощущению не столько важности самой этой истории с Клюевой и Роскиным, сколько важности проблемы уничтожения духа самоуничижения, как выразился Сталин… Слова Сталина об уничтожении духа самоуничижения с особенной силой запали мне в душу именно потому, что о чём-то близком я писал в своей повести, писал о людях, гордых своей бедной, израненной, исстрадавшейся страной перед лицом всей послевоенной американской мощи и благополучия».

О чём-то схожем с мыслями поэта Симонова писал той весной 1947 года и Андрей Жданов, писал для себя быстрым карандашом на отдельных листках в своих записных книжках и на рабочих документах, среди заметок по подготовке первого суда чести:

«Со всех концов закрыть двери для антипатриотов».

«Вдолбить, что за средства народа должны отдавать всё народу».

«С Петра немцы, французы».

«У крестьян больше достоинства и духа, чем у Клюевой».

«Не хватает чувства своего достоинства. Непонимание роли, которую разыграла Россия. Расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией».

«Чтобы не только чиновники знали, но и народ».

«Не единичное дело. Пережитки среди отдельных слоев интеллигенции ещё сохранились. После того, что произошло, после той роли, которую сыграл для человечества и цивилизации СССР, пресмыкательство порочно».

«Иностранцы твердили о неполноценности. Не будут уважать тех, кто себя не уважает. Они издеваются над слабыми».

Даже из этих отрывочных слов можно составить представление о чувствах и мыслях нашего героя. Кстати, американцы, получив материалы Клюевой — Роскина, даже не подумали приступить к выполнению своей части обязательств, о перспективах которых так убедительно и красочно рассказывал посол Смит летом 1946 года. Более того, в США не стали даже признавать советский приоритет в разработке методов биотерапии рака — статья Роскина в центральном американском журнале по данной тематике «Cancer reserch» была задержана на год и опубликована уже после соответствующих статей американских учёных.

Для нашего же героя разбирательство с делом Клюевой — Роскина обернулась ещё и дополнительной работой — 21 апреля 1947 года политбюро приняло решение «возложить наблюдение за работой Министерства здравоохранения СССР на т. Жданова А. А., освободив от этой обязанности т. Ворошилова К. Е.».

Впервые суд чести Минздрава СССР собрался 15 мая 1947 года, его председателем был избран хирург Александр Шабанов, главный редактор журнала «Фельдшер и акушерка». Общественным обвинителем по предложению Жданова стал хорошо знакомый ему Пётр Куприянов. В отличие от Клюевой и Роскина председатель и обвинитель суда чести в 1941—1945 годах работали не в тылу, а на фронте, военными хирургами. Генерал-лейтенант медицинской службы Куприянов был не только главным хирургом Ленинградского фронта, но и по праву считался одним из лучших медиков страны в области сердечно-сосудистой хирургии.