Ольгерд с князьями поскакал к воротам. Луку Ольгерд опять потащил за собой.

На площади князья остановились. Было странно тихо. Висело неподвижное бревно тарана. Со стен — ни одной стрелы. Ольгерд вглядывался в искореженные ворота, опять покосился на мастера, но ничего не сказал ему, а, обратясь к Кейстуту, приказал:

— Скажи сыну, полки на приступ поведет он.

Кейстут оглянулся на стоявшего поодаль Витовта, но тот и сам услышал слова Ольгерда и уже садился на коня. Идти первым на приступ — большая честь, и Витовт напрасно старался сделать спокойное и строгое лицо, улыбка против воли дрожала в уголках его губ. Сыновья Ольгерда и Михайло Александрович смотрели на него с завистью, и лишь один затерявшийся среди князей мастер Лука глядел не на Витовта, а на стены отводной стрельни — он хорошо знал, что значит тишина на стенах, что значит дымок, поднимавшийся из–за зубцов. Но отговаривать и предупреждать Лука не стал.

Вскоре стали подходить полки. Таран медленно откатился от ворот, слегка развернулся и двинулся обратно, нацелив бревно немного наискось, чтобы легче было выбить подпиравшие ворота бревна, они хорошо были видны сквозь пролом. Десятка ударов оказалось достаточно, чтобы ворота раскрылись, и тотчас, с обеих сторон огибая таран, в ворота хлынул поток литовцев. Витовт поскакал следом. С высоты седла он увидел вторые ворота уже в самой башне и тесно сгрудившихся перед ними литовцев.

Витовт сразу понял: западня! Но было уже поздно. Сверху на осаждавших хлынули потоки кипящей смолы. Люди заметались в тесном четырехугольнике стен, а сверху полетели бревна, они сразу придавили много народу; три бревна сбросили наружу, на таран, послышался треск дерева, таран осел, его бревно ткнулось в землю.

Витовт повернул коня навстречу подбегающим ратникам, рванул поводья так, что конь встал на дыбы.

— Назад! Назад! — кричал он, но никто его не слышал.

Потоки смолы вдруг иссякли. Черные сосульки, застывая, повисли на концах каменных желобов. Литовцы еще гуще полезли внутрь отводной стрельницы. По воротам башни застучали топоры, но тут сверху хлестнули кипятком, а на искореженный, облитый смолой таран полетели клочья горящей пакли, и он занялся костром.

Внутри стрельни поднялся такой вой, что у Витовта мороз пошел по коже.

Ошпаренные, обожженные люди выскакивали наружу, катались по земле, но большинство осталось внутри стрельни, их добивали со стен стрелами. Стрела ударила в панцирь на груди Витовта, но он не заметил этого, сквозь дым он смотрел на мечущийся в западне клубок человеческих тел, сквозь дым он увидел, как распахнулись ворота башни и на литовцев ринулись москвичи.

Витовт повернул коня, поскакал прочь, но тут конь, подбитый стрелой, ткнулся мордой в землю. Витовт полетел через его голову, вскочил и, прихрамывая, побежал к князьям, стоявшим на другой стороне площади.

Витовт не знал, как он посмотрит в глаза только что завидовавших ему князей, но смотреть не пришлось, все глядели мимо него на ворота.

Витовт тоже оглянулся. Перед стенами жарко горел таран; озаренные пламенем метались люди. Витовт понял: москвичи добивают тех, кто не успел уйти от ворот, кто не сразу выбрался из–под навеса тарана.

И вдруг сквозь крики людей, сквозь треск пожара до литовских князей донесся обыденный стук топоров: москвичи принялись чинить искореженные ворота.

Ольгерд отвернулся от башни. Резко крикнул:

— Лука!

Расталкивая князей, подошел мастер, не поклонился, не опустил глаза под гневным взглядом Ольгерда.

— Все ворота так защищены?

— Все, Ольгерд Гедеминович!

Князь дернул плечом.

— Про водяной тайник мне болтали. Вправду ты его построил?

— Построил, Ольгерд Гедеминович!

— Ход к реке?

— Нет, хитрее. Колодец неиссякаемый.

— Почему неиссякаемый?

— Он под землей с рекой соединен.

Ольгерд схватил мастера за рубаху на груди, притянул к себе, тряхнул:

— Где он? С какой рекой соединен? С Москвой аль с Неглинной?

Лука высвободился из рук князя, ответил спокойно, твердо:

— Этого я тебе не скажу.

— На дыбе изломаю!

— Все одно не скажу! Пытки от тебя давно жду.

— Ладно, без тебя обойдусь, а там — пеняй на себя. Ты, пес, все же проболтался. Я велю ров вдоль стен прорыть и воду перехвачу. Тогда не жди пощады!

— Не жду, княже! А ров под самыми стенами тебе не прорыть. Стрелами твоих людей засыплют. Пока ты до тайника доберешься, и воинов, и землекопов кипятком, как клопов, вышпарят — воды в Кремле хватит.

Ольгерд и сам понял: не прорыть. Помолчав мгновение, он кинулся на старика, сбил его на землю и, наступив ногой ему на грудь, приставил к горлу острие меча.

— Скажешь?

— Не скажу!

— Иль не видишь, Ольгерд Гедеминович, старик легкой смерти ищет,— сказал Михайло Александрович.

Ольгерд швырнул меч в ножны.

— Связать его!

Князья окружили мастера. Он молча дал стянуть себе руки, но, когда потащили с площади, Лука внезапно вырвался и, повернувшись к Фроловской башне, крикнул:

— Стоит каменный Кремль Московский и стоять будет!

И, как будто в ответ, с кремлевской стены зазвучала песня. Ни крики людей, ни