– Рад видеть вас, господин барон, – войдя, Павел вежливо кивнул, увидев перед собой сидящего в высоком кресле человека, в котором, хоть и с трудом, но признал грозного рыцаря Золотой Чаши.

Смуглое породистое лицо, обрамленное небольшой черной бородкою, тонкий, с аристократической горбинкою нос, взгляд неистово-черных глаз пронзительный, недобрый, колючий… Интересно, барон на всех так смотрит?

– Я – смоленский барон Павел Ремезов, явился сюда вовсе не за тем, чтобы просить у вас приюта, – решив не откладывать важное дело в долгий ящик, с места в карьер начал молодой человек. – И вообще, уважаемый синьор Джованни, вы лично мне не очень даже нужны.

– А кто же вам нужен?! – явно удивился барон. – Зачем же вы тогда сюда явились, да не просто так, а от верных людей и с тайным словом?

– Вы позволите?

Ремезов быстро снял пояс, вытащив оттуда золотую пайцзу, а затем снял с пальца перстень с печатью смоленского князя:

– Вот мои грамоты. Я – посланец великого монгольского хана и герцога смоленского к императору Фридриху Штауфену! Именно он мне и нужен, и с вашей помощью, господин барон, я надеюсь как можно скорее встретиться с ним, дабы от лица моего сюзерена предложить союз.

– Император? – разглядывая перстень и пайцзу, недоверчиво усмехнулся рыцарь Золотой Чаши. – Вам нужен император? Что же вы раньше меня об этом не попросили? Там, на горной дороге, помните?

Вот так память! Правда, у средневековых людей у всех была такая – особенно на лица. А чего им? Никакого телевидения еще нет, отуплять население некому…

– Тогда я еще не знал, кто вы, барон, – честно ответил Ремезов. – К тому же я был в окружении своих людей, которым не во всем доверяю.

– Даже так?

– А вы живете иначе?

Барон неожиданно расхохотался, и от этого смеха его вдруг повеяло таким холодом, такой жутью, что Павлу на некоторое время стало не по себе. Впрочем, боярин быстро справился со своей слабостью и тоже засмеялся в ответ:

– Вы хотите сказать, что не доверяете мне и считаете папским шпионом? Я бы на вашем месте тоже так посчитал.

– Ну вот, видите! И что же мне с вами делать? Для шпиона вы уже знаете слишком уж много, а ваш перстень и… как вы сказали? Пай-цза? Это все легко подделать… ни печать, ни эта золотая дощечка мне ничего не говорят.

– Вам – да, но ваш сюзерен, возможно, посчитает иначе. Сообщите ему обо мне, это единственное, о чем я вас попрошу. Быть может, император захочет-таки со мною встретиться, я же, со своей стороны, готов ждать этого сколько угодно, пусть даже в темнице. Вот мой меч – возьмите.

– Оставьте, барон!

Выйдя из-за стола, Джованни ли Тиволи нервно прошелся по зале, время от времени искоса поглядывая на гостя… или – соглядатая, шпиона, подосланного людьми папы римского, чтобы убить своего давнего и заклятого врага? Кто мешал барону так думать?

Чуть прикрыв веки, чтобы не выдать случайным взглядом своего волнения, Ремезов пристально следил за бароном, соображая, в самом ли деле нужно соглашаться на темницу? Или все же лучше повременить, в случае осложнений ударив собеседника по затылку чем-нибудь тяжелым. Несильно, так, слегка оглушить, и…

Вдруг что-то изменилось. То ли ветер дунул в оконце, то ли где-то распахнули дверь – висевший на дальней стене ковер с вытканным единорогом ощутимо дернулся, словно бы изображенному на нем мифическому зверю вдруг захотелось спуститься со стены вниз, выйти из замка на вольные луга – попастись, пощипать травки… Хотя кто его знает, чем питаются единороги? Может, и не травой вовсе, а юными и красивыми девственницами!

Джованни ди Тиволи, вздрогнув, подошел ближе к ковру – его позвал зверь? Этот самый единорог?

И снова потянуло сквозняком, и под рогом вытканного существа неожиданно распахнулась потайная дверца, сквозь которую в залу вошел высокий и сильный мужчина лет пятидесяти, в длинном, ниспадающем почти до самого пола, зеленом плаще, затканном золотистым орнаментом из тех, что приняты на арабском востоке. Тронутые благородной сединой локоны, аккуратно подстриженная бородка, проницательный и умный взгляд слегка прищуренных глаз. Небрежно привешенный к поясу кинжал с усыпанной драгоценностями рукоятью, унизанные многочисленными перстнями пальцы, золоченые шпоры на башмаках – все это выдавало в незнакомце человека отнюдь не простого, более того – повелителя.

– Господи, – поспешно отвесив поклон, прошептал про себя Ремезов. – Так ведь это же…

– Ты хотел говорить с императором, барон из Русии? – прозвучал низкий и звучный голос. – Так говори!

Барон ди Тиволи поспешно подставил повелителю кресло и, протянув перстень и пайцзу, что-то тихо сказал.

– Да-да, я знаю, – Фридрих Штауфен внимательно осмотрел золотую пластинку – знак власти и милости монгольского хана. – Видел уже такие. А вот это кольцо… Князь смоленский Все-во-лод… Бог мой, какое трудное имя! Так русские князья хотят со мною дружить? Интересно, против кого, неужель – против папы?

– Пока – только против монголов, ваше величество, – снова поклонился посланник. – Кстати, верные союзники папы – рыцари ордена Святой Марии Тевтонской.

– Ну да, да, – крутя в руках пайцзу, рассеянно отозвался император. – Орден – мой вассал… Но и папа считает их своими. Ах, все это так далеко, далеко… Ливония, Польша, Русия – край света, где нет даже светлого дня, а по озерам и рекам ходят как посуху. Вы мне расскажете о своей стране, барон! Сегодня же. Я приглашаю вас на обед, вас и оруженосца… надеюсь, он из благородной семьи?

– Из самой что ни на есть благородной.

– А о предложенном вашим сюзереном союзе я подумаю, – встав, Фридрих неожиданно улыбнулся. – Друзей и верных союзников никогда не бывает много, как бы далеки они ни были. Пока же отдыхайте, мой друг, и ждите обеда. Думаю, там вам будет нескучно.

Император вышел, точно так же, через потайную дверь, и два барона – смоленский и тивольский – проводили его глубокими поклонами.

– Вам повезло, – повернувшись к Павлу, негромко промолвил рыцарь Золотой Чаши. – И ваша миссия, похоже, завершилась весьма успешно… в отличие от нашей с императором. Сейчас вас проводят в покои и… жду вас за обедом, барон!

Все тот же мажордом с широкими плечами – звали его Фернан – провел гостей (теперь уж точно – гостей!) узкими переходами замка в предоставленные по высочайшему указанию покои, располагавшиеся за внутренним двориком, усаженным апельсиновыми деревьями, магнолиями и рододендронами. Изящные, украшенные ажурным плетением беседки, ручейки, небольшой круглый бассейн, выложенный разноцветным камнем, тенистые аркады выходивших во дворик зданий, все это явно свидетельствовало об арабском происхождении сада… Ага! Вот где-то вдалеке прошли какие-то смуглолицые люди в чалмах… точнее сказать в тюрбанах. Не зря, не зря поговаривали о том, что император, вернувшись после крестового похода, благоволил к мусульманам. Впрочем, не ко всем и не всегда, хотя веротерпимостью отличался точно… когда это было ему нужно, ну, а когда не нужно – мог любого еретиком объявить.