– Ладно, – сказал Сэмми и сел. – Спокойной ночи, Том.

– Споконочи.

Дальше Сэмми пошел в спальню. Роза предпочитала спать в кромешной темноте, опустив жалюзи и задернув шторы, и по дороге до кладовки Сэмми немало спотыкался и шарил руками. Он закрыл за собой дверь и цепочкой включил свет. Сдернул с полки исцарапанный белый кожаный чемодан и набил его тем, что висело на вешалке и лежало во встроенном комоде. Он готовился к теплу: поплиновые рубашки и летние костюмы, жилет, майки, боксеры, носки и подтяжки, галстуки, плавки, коричневый ремень и черный – и все это в неразборчивой и небрежной спешке утрамбовал в чемодан. Закончив, дернул за цепочку и вышел в спальню, ослепленный волнующимися геометриями персидского ковра, что соткались перед глазами. Он выбрался обратно в коридор, радуясь, что не разбудил Розу, и прокрался на кухню. Сделаю себе сэндвич, решил он. Мысленно он уже сочинял записку, которую планировал оставить.

Но в паре футов от кухни он почуял дым.

– Ты опять со мной так, – сказал Сэмми.

Роза сидела в халате, со своей горячей лимонной водой и со своей пепельницей, перед руинами целого торта. Ночная люминесценция Блумтауна – уличные фонари, и крылечные лампы, и фары проезжающих машин, и блеск шоссе, и растворенное в низких облаках сияние великого города в шестидесяти милях отсюда – просачивалась сквозь шторы из кисеи в точечку и помечало чайник, и часы, и капающий кухонный кран.

– У тебя чемодан, – сказала Роза.

Сэмми опустил глаза, словно искал подтверждения ее рапорту.

– Это правда, – сказал он и сам расслышал собственное легкое удивление.

– Ты уезжаешь.

Он не ответил.

– Это, наверное, логично, – сказала она.

– Правда же? – ответил он. – В смысле – ты сама подумай.

– Если ты так хочешь. Джо будет уговаривать тебя остаться. У него какой-то план. И еще ведь Томми.

– Томми.

– Ты ему сердце разобьешь.

– Это что, торт? – спросил Сэмми.

– Я почему-то испекла «Красный бархат», – сказала Роза. – С пенной глазурью.

– Ты напилась?

– Выпила бутылку пива.

– Ты любишь печь, когда напиваешься.

– Это почему так? – Роза по кухонному столу толкнула к нему обвалившиеся развалины красного бархатного торта с пенной глазурью. – Почему-то, – прибавила она, – мне еще приспичило почти все съесть.

Сэмми сходил к ящику за вилкой. Садясь за стол, он не был голоден ни капельки, но затем откусил торт и, не успев взять себя в руки, смолотил все, что оставалось. Пенная глазурь хрустела и таяла на зубах. Роза поднялась и налила ему стакан молока и, пока он пил, стояла за спиной, вороша волосы у него на затылке.

– Ты не сказала, – заметил Сэмми.

– Что не сказала?

– Ты-то чего хочешь?

Он откинулся назад, затылком прижался к ее животу. Он внезапно устал. Он хотел уехать немедленно, чтобы отъезд прошел глаже, но теперь раздумывал, не подождать ли до утра.

– Я хочу, чтобы ты остался, ты же сам понимаешь, – сказала она. – Я надеюсь, ты понимаешь. Черт бы тебя побрал, Сэмми, я бы счастлива была, если б ты остался.

– Чтобы всем доказать?

– Да.

– Что никто не будет диктовать нам, как жить, и все люди разные, и пошли вон, не суйте нос, куда не просят. В таком духе.

Она перестала гладить его по волосам. Видимо, расслышала некую долю сарказма в его тоне, хотя не было никакого сарказма, Сэмми восхищался – и прежде, и теперь ради него она готова была пойти на многое.

– Просто, понимаешь, – сказал он, – по-моему, мне надо всем доказать что-то другое.

Раздался кашель, они обернулись и увидели Джо – сам он стоял в дверях, а волосы стояли дыбом у него на голове, и он открыл рот и смаргивал то, чего не хотел видеть.

– Он что… ты же не уезжаешь?

– На некоторое время, – сказал Сэмми. – По меньшей мере.

– Куда ты собрался?

– Я подумал, в Лос-Анджелес.

– Сэмми. – Джо шагнул к нему, и это было как-то угрожающе. – Черт тебя дери, так нельзя.

Сэмми немножко отшатнулся и поднял руку, будто отбиваясь от старого друга:

– Джо, ты полегче. Я ценю такие сантименты, но я…

– Какие сантименты, идиот? Я утром ушел из бара, пошел и сделал предложение «Империи комиксов». Ее купить. И Шелли Анапол согласился.

– Что? Предложение? Джо, ты рехнулся?

– Ты сказал, у тебя идеи. Ты сказал, я тебя разбередил.

– Ну, разбередил, но ешкин кот. Как ты мог взять и купить, не спросив меня?

– Мои деньги, – сказал Джо. – От твоего слова ничего не зависит.

– Ха, – сказал Сэмми, а затем снова: – Ха. Что ж. – Он потянулся и зевнул. – Я, наверное, смогу писать сценарии там и присылать тебе. Не знаю. Посмотрим. Я устал, давай не сейчас, ладно?

– Сегодня ты никуда не едешь, Сэм, не дури. Уже поздно. Чем ты будешь ехать – поезда же не ходят.

– Останься хоть до утра, – сказала Роза.

– Я, наверное, могу поспать на диване, – сказал Сэмми.

Роза и Джо переглянулись – в страхе, в тревоге.

– Сэмми, мы с Джо не… это не потому, что… мы не…

– Я знаю, – сказал Сэмми. – На диване в самый раз. Можно даже белье не менять.

Роза сказала, что Сэмми может, конечно, бомжевать, раз ему приспичило, но ни за какие коврижки он не приступит к своей новой карьере в ее доме. Из бельевицы она достала свежие простыни и наволочку. Опрятной кипой отложила использованное белье Джо и расстелила новое, заправила, и разгладила, и отогнула одеяло, аккуратной диагональной складкой обнажив испод цветастой простыни. Сэмми стоял у нее над душой, пространно разглагольствуя о том, как дивно соблазнительна эта постель после того, что с ним наприключалось за день. Когда Роза пустила его на диван, он сел, попрыгал, сбросил туфли и лег со счастливым вздохом измученного человека, блаженно погрузившегося в горячую ванну.

– Мне все это очень странно, – сказала Роза.

Одной рукой она стискивала мешок из наволочки, набитый простынями Джо, другой отирала слезы.

– Это с самого начала было странно, – сказал Сэмми.

Она кивнула. Потом вручила мешок с грязным бельем Джо и ушла по коридору. Джо постоял у дивана, глядя на Сэмми озадаченно, будто задом наперед пошагово разбирал ловкую шанжировку, которую Сэмми только что показал.

Когда дом проснулся наутро, довольно рано, диван был гол, сложенные простыни лежали на кофейном столике, на них стояла подушка, а Сэмми и его чемодана давным-давно простыл и след. Вместо записки и прочих прощальных жестов он оставил посреди кухонного стола лишь карточку два на три, которую ему выдали в 1948-м, когда он купил участок, где теперь стоял дом. После долгих лет обитания в бумажнике Сэмми карточка была помятая, потрепанная и выцветшая. Подобрав ее, Роза и Джо увидели, что Сэмми ручкой с нажимом вычеркнул имя изначально не более чем теоретической семьи, напечатанное поверх адреса, а вместо него вписал, заключив в четкий черный прямоугольник, связанные крепким шнуром амперсанда слова КАВАЛЕР & КЛЕЙ.