что Маранапион увидал с помощью ока циклопа, отчасти вернулась храбрость.

Были они братья – Нигон и Фустулес. Устыдившись своей трусости и возжелав восстановить доброе имя в глазах прочих чародеев, они измыслили дерзкий план.

Дождавшись безлунной ночи, когда морской ветер гнал по небу облака, то и дело скрывая звезды, Нигон и Фустулес темными улицами пробрались к высокому холму в самом сердце Сазрана, где с почти незапамятных времен возвышалась угрюмая цитадель Малигриса.

Холм этот зарос кипарисами, чьи ветви даже на ярком солнце оставались черными и мрачными, словно их навсегда запятнали колдовские миазмы. Они корчились по обе стороны аллеи и, будто безобразные духи ночи, гнулись над темными адамантовыми ступенями, что вели в башню. Нигон и Фустулес вскарабкались по ступеням и задрожали от страха, когда под порывом жестокого ветра ветви кипарисов угрожающе потянулись к ним. Лица колдунов обдало крупными солеными каплями, словно в них брызнула демонова слюна. Темная роща полнилась ужасающими вздохами, загадочными стенаниями, тихими завываниями – так могли бы скулить чертенята, отлученные от своих сатанинских матерей.

Сквозь колыхающиеся ветви виднелись окна башни, и чем ближе подходили чародеи, тем сильнее отдалялся, тем неприступнее становился заоконный свет. Не единожды эти двое пожалели о своем безрассудстве. Но все же они не встретили на пути никаких осязаемых препятствий и препон и приблизились к дверям, всегда стоявшим нараспашку; из-за дверей в черную ветреную ночь изливался ровный свет немигающих лампад.

Хоть двое братьев и замыслили гнусность, они сочли за лучшее войти в башню прямо и открыто. А если кто-то остановит их или спросит о причинах визита, они договорились солгать, будто бы явились получить от Малигриса пророчество, ибо чародей славился по всему острову как непогрешимейший из прозорливцев.

Порыв резко посвежевшего морского ветра обрушился на башню, взвыл подобно войску демонов, летящих из преисподней в преисподнюю, швырнул полы длинных мантий в лица чародеям. Но когда братья вошли внутрь, завывания ветра мгновенно стихли, как и его беззастенчиво неотступные порывы. Сделав лишь шаг, Нигон и Фустулес очутились в гробовой тишине. Вокруг ровный свет лампад играл на черномраморных кариатидах, мозаиках из драгоценных каменьев, чудодейственных металлах, свисающих с самого верха башни гобеленах, и повсюду в неподвижном воздухе висел аромат, гнетущий, как смерть.

Два чародея невольно содрогнулись: эта могильная тишина показалась им противоестественной. Но внутри башни они не увидели никакой охраны, ни одного из подручных Малигриса, а потому решились идти дальше и вскарабкались по мраморным ступеням в следующий зал.

Повсюду в свете роскошных лампад представали перед ними бесценные чудесные сокровища. Столики из черного дерева, с инкрустированными рунами из жемчуга и белого коралла; тонкие, как паутинки, ткани с прихотливыми узорами, отделанные серебром и парчой; ларцы из электрума, битком набитые драгоценными амулетами; крошечные фигурки божков из жада и агата; огромные статуи демонов из золота и слоновой кости. Здесь, в башне, лежали грудами в небрежении богатства, скопленные за долгие годы, не охраняемые никем, без замков и запоров, так и просившиеся в руки любому случайно забредшему сюда воришке.

Братья медленно поднимались из одного покоя в другой, глядя на это великолепие с алчным любопытством; никто не тревожил их, не выходил им навстречу, и вот наконец они добрались до самого верхнего зала, где имел обыкновение принимать посетителей Малигрис.

И здесь двери тоже стояли нараспашку и лампады горели ровно, будто погрузившись в транс. Сердца волшебников пылали жаждой наживы. Они никого не встретили на пути, а потому расхрабрились еще больше и смело вошли в зал, полагая, что во всей башне нет ни единой живой души.

Как и в нижних покоях, здесь было полно драгоценных диковин: окованные железом и бронзой фолианты, полные оккультных тайн и страшных секретов некромантии; золотые и глиняные курильницы и бутыли из небьющегося хрусталя – все это в беспорядке лежало на мозаичном полу. А в самой середине зала восседал на троне из древней слоновой кости старый архимаг, неподвижным взглядом уставившийся в черную ночь за восточным окном.

Нигон и Фустулес снова ощутили дыхание страха, ибо слишком хорошо помнили трижды недоброе колдовство, что когда-то творил этот человек; познания в области демонологии, которыми он обладал; произносимые им заклинания, которые не мог разрушить ни один другой чародей. Призраки его могущества восстали перед ними, словно вызванные к жизни последней волшбой некроманта. Устремив взгляды в пол и натянув угодливые гримасы, братья двинулись вперед, то и дело подобострастно кланяясь. А потом, следуя заранее оговоренному плану, Фустулес громко попросил у Малигриса провозгласить для них пророчество.

Ответа не последовало, и тогда чародеи осмелились посмотреть на старца на троне, чей вид немало их успокоил. Одна лишь смерть могла так окрасить серым его чело, столь плотно сомкнуть губы, похожие теперь на застывшую глину. Глаза Малигриса были холодны, как лед в глубине пещеры, и в них отражался лишь ровный свет лампад. Под некогда черной, а ныне наполовину серебряной бородой виднелись впалые щеки, как будто уже поеденные разложением; резко проступали очертания черепа. Жуткие руки, усохшие и посеревшие, унизанные кольцами с зачарованными бериллами и рубинами, намертво вцепились в подлокотники, вырезанные в виде двух вздыбленных василисков.

– Воистину, нам нечего опасаться, – пробормотал Нигон. – Погляди же, это и правда всего-навсего труп старика, который слишком долго скрывался от могильного червя, лишая его заслуженной трапезы.

– О да, – подхватил Фустулес. – Но когда-то этот старик был величайшим из некромантов. Самое распоследнее колечко на его мизинце – это могущественнейший талисман. С помощью рубина-балэ, украшающего большой палец правой руки, можно вызвать демонов из глубин. В разбросанных здесь манускриптах таятся загадки давно почивших богов и сгинувших в незапамятные времена планет. А бутыли полны зелий, которые могут вызывать необычайные видения и поднимать умерших. И мы с тобой сможем взять здесь что пожелаем.

Нигон с жадностью оглядел кольца некроманта и выбрал одно, из орихалка, выкованное в виде змеи, которая шесть раз обвивала указательный палец на правой руке Малигриса и сжимала в пасти берилл в форме яйца грифона. Однако все усилия оказались напрасными: сколько ни пытался чародей, он так и не сумел разогнуть намертво сомкнутые на подлокотнике пальцы. Бормоча себе под нос, Нигон нетерпеливо нашарил за поясом кинжал, чтобы отрубить злополучный палец. Тем временем Фустулес тоже схватился за нож, вознамерившись заняться левой рукой почившего чародея.

– Оградил ли ты сердце свое от страха, о брат? – свистящим шепотом спросил он. – Если дух твой тверд, сможешь ты обрести не только волшебные кольца. Ибо известно, что самые тела колдунов, которые достигают такого могущества, какого