к постоянно отступавшим от них куполам, которые казались такими близкими. Положение стало почти отчаянным, ибо с собой у братьев была лишь горсть сушеных абрикосов и на три четверти опустевший бурдюк с водой. Вся их провизия вместе с грузом драгоценностей осталась с верблюдами каравана. Очевидно, братьям удалось избавиться от преследования гориев, но теперь их окружили красные демоны жажды и черные демоны голода. На второе утро верблюд Милаба отказался вставать и не отозвался ни на брань хозяина, ни на уколы его копья. Поэтому братьям пришлось поделить между собой оставшегося верблюда, и они ехали на нем вдвоем или по очереди.

Часто они теряли из виду сверкающий город, появлявшийся и вновь исчезавший, точно причудливый мираж. Но за час до заката, на второй день, они проследовали за длинными тенями разбитых обелисков и осыпавшихся сторожевых башен в переплетение древних улиц.

Очевидно, когда-то это была блестящая столица, но сейчас большинство величественных дворцов превратились в груды обвалившихся камней. Барханы пришли в город через горделивые триумфальные арки, заполонив мостовые и дворы. Шатаясь от усталости, с тяжелым сердцем, оплакивая крушение своих надежд, Милаб и Марабак брели по улицам в поисках колодца или пруда, который пощадили бы жестокие годы опустошения.

В сердце города, где стены храмов и величественных зданий все еще преграждали дорогу всепоглощающим пескам, они обнаружили развалины старинного акведука, ведущего к бакам, сухим, точно печки. Братья видели забитые пылью фонтаны на рыночных площадях, но нигде не было ни намека на присутствие воды.

Утратив всякую надежду, они вышли к развалинам высокого строения – похоже, дворца какого-то забытого монарха. Высокие стены, неподвластные разрушительному времени, все еще стояли, как обломки былого величия города. Ворота, по обеим сторонам охраняемые позеленевшими медными изваяниями мифических героев, круглились уцелевшими арками. Поднявшись по мраморным ступеням, путешественники очутились в огромном зале без крыши, с гигантскими колоннами, что словно подпирали пустынные небеса.

Широкие плиты пола были усыпаны обломками обвалившихся сводов, балок и пилястров. В дальнем конце зала виднелось возвышение из белого мрамора с черными прожилками, на котором, по всей видимости, в давние времена стоял царский трон. Приблизившись, Милаб и Марабак услышали тихое и неотчетливое бульканье, похожее на журчание скрытого от глаз ручья или фонтана и доносившееся как будто из глубин под полом дворца.

Отчаянно пытаясь определить источник этого звука, они взобрались на возвышение. Здесь с высокой стены рухнула огромная глыба, мрамор треснул под ее весом, и часть плиты обрушилась в подземелье, образовав темный зияющий пролом. Из этой дыры и исходило журчание, непрестанное и ритмичное, словно биение сердца.

Братья склонились над ямой, вглядываясь в оплетенную паутиной тьму, сквозь которую пробивалось неверное мерцание, исходившее от неведомого источника. Они не смогли ничего разглядеть. В нос им ударил сырой и затхлый запах, точно дыхание сокровищницы, что долгие годы простояла запечатанной. Братьям казалось, будто равномерный, похожий на гул фонтанов шум раздается всего лишь в нескольких футах ниже, во тьме, ближе к краю разлома.

Глубину подземного склепа оба не понимали. Коротко посовещавшись, братья сходили к верблюду, невозмутимо ждавшему у входа во дворец, и, сняв с него упряжь, связали поводья в один длинный ремень, который мог послужить веревкой. Затем, вернувшись к мраморному возвышению, они закрепили один конец ремня на выступе упавшей глыбы, а другой сбросили в темную яму.

Крепко держась за веревку, Милаб слез на глубину футов десяти или двенадцати, прежде чем ноги его нащупали твердую опору. Все еще не решаясь отпустить конец ремня, он стоял на ровном каменном полу. За стенами дворца быстро смеркалось, но сквозь дыру в плите над головой Милаба пробивалось слабое сияние, и бледный полумрак, проникавший в подземелье из каких-то невидимых склепов или с лестницы, позволял различить смутные очертания опасно покосившейся полуоткрытой двери.

Пока Марабак проворно спускался вслед за братом, Милаб оглядывался вокруг в поисках источника шума, так похожего на журчание вожделенной воды. Он различил перед собой в ореоле колеблющихся теней смутные и странные очертания какого-то предмета, который мог уподобить лишь огромной клепсидре или же фонтану, окруженному причудливой резьбой.

Подземелье быстро затопила непроницаемая тьма. Без факела или свечи затрудняясь распознать природу непонятного предмета, Милаб оторвал лоскут от подола своего пенькового бурнуса, поджег и поднял медленно горящий обрывок в вытянутой руке. В свете тускло тлеющего огонька путешественники яснее разглядели чудовищно огромный предмет, что громоздился перед ними, вздымаясь от усеянного осколками пола до теряющегося во тьме свода подземелья.

То был точно нечестивый сон безумного дьявола. Его основная часть, или тело, формой напоминала урну, стоявшую, словно на пьедестале, на странно накрененной глыбе камня в центре склепа. Была она серовато-белой, изрытой бесчисленными отверстиями. От груди и нижней части отходило множество похожих на руки и ноги отростков, свисавших до полу, будто чудовищные распухшие щупальца, а еще два, упруго наклонившись, корнями тянулись вбок, в открытый и на первый взгляд пустой саркофаг из позолоченного металла, с выгравированной на нем затейливой вязью древних письмен.

Похожий на урну чудовищный торс венчали две головы сразу. Одна была украшена острым, словно у каракатицы, клювом и длинными раскосыми разрезами на том месте, где полагалось находиться глазам. Другая же, уютно расположившаяся рядышком с первой на узких плечах, была головой старика, мрачного, царственного и ужасного, с горящими, словно кровавые лалы, глазами и длинной седой бородой, разросшейся, точно тропический мох, поверх омерзительного ноздреватого ствола. На стволе этом, с того бока, что был под человеческой головой, прорисовывались смутные очертания ребер, а часть выростов-щупалец заканчивались человеческими кистями и ступнями или обладали человекоподобными суставами.

В головах, членах и уродливом теле периодически раздавалось то самое загадочное журчание, которое и побудило Милаба и Марабака проникнуть в склеп. При каждом повторении звука из чудовищных пор сочилась слизкая влага, медленно катившаяся вниз нескончаемыми каплями.

Онемевшие братья замерли, объятые липким ужасом. Не в состоянии отвести глаза, они наткнулись на зловещий взгляд человеческой головы, взирающей на них с высоты своего неземного величия. Потом, когда пеньковый лоскуток в пальцах Милаба медленно угас, дотлевая, и тьма вновь заполнила склеп, они увидели, как невидящие щели во второй голове постепенно раскрылись, испуская горячий, желтый, нестерпимо слепящий свет, и превратились в огромные круглые глазницы. В тот же миг путники услышали странный, похожий на барабанную дробь, грохот, словно громко забилось сердце огромного чудища.

Братья осознавали только, что перед ними странный неземной – или только отчасти земной – кошмар. Ужасное зрелище лишило их всех мыслей и воспоминаний. И менее всего они вспоминали сказителя из